Странствия с моим гуру - [38]

Мы шли по проходу между грудами досок, пахнувших винным спиртом. Я чувствовал в ладони пальцы проводника, сухие и горячие. Мы поднялись на какое-то скрипучее крыльцо, прошли через комнату, где на полу на корточках сидела целая семья. В отсветах открытой печи я видел только блеск глаз на обращенных к нам лицах.

— Салам, — приветствовал их наш проводник. — Нам нужно еще выше, можете не беспокоиться.

По ступеням лестницы, где стоял сильный, удушливый запах готовившихся блюд, мы попали в маленькую комнатку. Окна были тщательно задернуты занавесками с замысловатыми узорами. Нас усадили за стол. Пятеро хозяев поочередно представлялись: поэт, два музыканта, ковровщик и странствующий проповедник.

Сразу же появился какой-то толстяк с отблеском огня на вспотевшем лбу. Закатывая рукава своей потрепанной рубашки, он спросил, что нам подать. Когда наши хозяева стали гортанными голосами пререкаться и высчитывать, он презрительно поджал губы и сделал пальцами международный жест, как бы считая деньги. Тогда они без колебаний указали на нас. Надо было что-то делать, и мы кивнули. Толстяк, махнув над столом тряпкой, исчез из комнаты.

— Странное общество, — обеспокоился Рысек. — Ты уверен, что это коммунисты?

— Я знаю столько же, сколько и ты. Не будешь же ты спрашивать их биографии. Поговорим, посмотрим.

— Где мы сейчас находимся?

— У нас в редакции.

— Да ведь это какой-то постоялый двор или трактир?

— Да. Но везде, где есть такой мешок, — высокий показал в угол, — с нашим старым ремингтоном, там размещается редакция. Мы должны часто менять место, чтобы нас не выследили.

— А где вы печатаете газету?

— Мы не печатаем. Дело обстоит сложнее. Мы переписываем дюжину экземпляров, и начинаются путешествия по селам. Наш проводник немного лечит травами, к нему охотно сходятся люди. Тогда он читает вслух, так как большинство слушателей неграмотно. Только объем его «торговли вразнос» невелик, ведь у него расширение вен. Но два его помощника за несколько вечеров выучивают текст наизусть и отправляются дальше, доходя даже до кочевников.

— А где вы берете тексты?

— Пишем сами. Самое важное — хроника местных событий. Мы клеймим взяточничество чиновников, говорим о справедливости, о народном гневе. Самое основное наш поэт описывает стихами, на его стихи пишем музыку. Тогда люди быстро осваиваются с текстом, и он начинает распространяться уже независимо от нас. Он, как песня, передается из уст в уста. И часто поющие сами дополняют его.

На столе появились миски с кусками скрученного мяса в соусе из кореньев и ядовито зеленая почти двухлитровая бутыль.

— Что это такое?

— Говядина. Мы не индусы и не растим коров для сипов.

— А в бутылке?

— Водка из персиков. Мы не верующие, можем и выпить, — на их лицах появились широкие улыбки.

Еду мы брали прямо пальцами и ели, склонившись над столом, капая соусом на пол. Водка напоминала наш самогон. Общество скоро разгорячилось. Поэт читал стихи. Остальные пытались передать мне их содержание. Жадно облизывая пальцы, они с набитыми ртами выкрикивали два слова: свобода и народ.

— Понимаешь, нас немного, но наши взгляды распространяются среди людей, не успеешь оглянуться, и мы будем голосом сотен тысяч. Мы открываем им глаза. Спроси, откуда взялось имущество председателя и его братьев? Они продают привилегии на обкрадывание народа. А спроси, что случилось с помощью пострадавшим от наводнения?.. К чему ни притронешься, все гниет. Золотым ключом отворишь любую дверь!

Рысек вспомнил о покушениях с бомбами. Все разразились громким смехом.

— У тебя при себе рапорты? — издевался поэт. — Посмотри их внимательно. Ведь там черным по белому написано, что ни один человек не был убит. Разве это тебя не удивило? Видишь, доллары — это сила. А на ту работу были доллары из Лахора. Полиция об этом знала. Я уверен, что они подсунули своих людей, а те перехватили наличные.

— Но за те деньги должны были быть устроены диверсии?

— И были! По крайней мере шум был. Взлетел пролет дырявого моста, соединяющего два базара, да погибла пара ослов.

— Здесь пишут «horses» — лошади.

— Переделали ослов в лошадей. Чтобы было похоже на военный транспорт.

— И «с ценным грузом», — упирался я.

— Уверяю тебя, то были корзины с сушеным навозом. Все остались довольны, диверсия удачная, никто не погиб, а журналистам было о чем написать. Ну и пошли тайные рапорты о бдительности нашей полиции, которая предотвратила… Доллары на диверсию были отпущены и попали в надлежащий карман.

Подали новые оловянные тарелки. Мы разламывали лепешки и макали их в жгучий соус.

Вдруг один из товарищей, рябой ткач, который выглядывал из щели между занавесками, начал делать нам знаки рукой и потом сказал:

— Погасите на минутку свет… Он там уже целый час ходит.

Мы протиснулись к окну. Напротив был виден угол базара и наша машина, около которой кружил потерявший наш след обеспокоенный relation officer.

— Если бы он знал, что здесь к тому же и мы, то страдал бы еще больше, — выкрикнул поэт.

Теперь мы поняли, что нас провели в комнатку ресторана черным ходом. Нужно было сделать большой крюк, чтобы проникнуть во двор этого двухэтажного постоялого двора.