Странствия с моим гуру - [2]

Я снял сандалии и оставил их на доске, заменяющей лестницу. Хасан взбил подушку и зафыркал в туче пыли. Мы присели на корточки. Хасан тотчас же послал мальчика на угол за кока-колой. Хитро улыбаясь, он снял ножницами колпачок с бутылки и стал смотреть, как жадно мы пьем. Вскоре на наших лбах выступили крупные капли пота — напиток проходил сквозь кожу, как сквозь сито. У стены, словно нахохлившиеся куры, сидели женщины. Пальмовый веер старухи изредка постукивал о жестяную печку.

— Вся эта история началась в тот день, когда рабочие раскопали наш двор, — рассказывал старый портной. — Мы сначала не обратили на это внимания. Ведь у нас всегда шум и сутолока. Но нам стало как-то не по себе. Было ясно, что кроме нас здесь есть еще кто-то… «Оно» скакало по полу, легко перебегало от стены к стене босыми, еще не окрепшими ногами… Шелестело в бумагах, царапало картинки из журналов, которыми я украсил мастерскую, скреблось, словно кошка, которая точит свои коготки…

Потом «оно» стало проказничать, приставать, беспокоить, как будто ему доставляло радость отрывать нас от работы и пугать клиентов. Мы отчетливо слышали, как с потолка падали крупные капли воды, растекаясь в лужи. Мы задирали головы, трогали потолок рукой, но воды не было, был только звук падающих капель. «Оно» бросалось кусочками штукатурки, иногда в сумерки опрокидывало коробки, рассыпало пуговицы… Однажды затащило мой наперсток на печку, а потом подсунуло его мне. Я даже обжег себе палец, вся кожа облезла, — он сунул свой палец нам под нос, — вот еще и сейчас видно. Потом пропали ножницы. Я ругался, весь дом бросился на поиски, и мы нашли их — они были воткнуты острием в щель, а на них висело полотенце. Рассвирепев, я стал выяснять, кто это сделал, но мои домашние клялись, что никто к ножницам не прикасался.

Я подумал, что это, может быть, одна из моих дочерей захотела так пошутить, и стал внимательно следить за ними, делая вид, что поглощен работой… Но нет… А когда клиент выходил после примерки, коробки с лентами падали ему на голову.

Мою мастерскую стали обходить стороной. Дела шли все хуже. По всему кварталу пошли разговоры о том, что у меня в доме «шалит». В лунные ночи машина крутилась сама, гремела жестяная банка, перекатывался наперсток. Клянусь, что это проказничали не мыши. Все устраивало именно «оно».

Когда во дворе прокладывали трубы и разрыли щебень, рабочие нашли какие-то кости. Видимо, человеческие… Как велит индийский обычай, кости выбросили в реку. Но несколько костей вместе с мусором подложили мне под порог — это уж точно! Оттуда «это» и пришло…

Я мусульманин, — старик положил ладонь на грудь, — и верю в джиннов… Поэтому я позвал муллу. Но это не был джинн из пустыни — ведь сюда доносится голос муллы с минарета, и джинн не осмелился бы так дерзко вести себя. Если уж «оно» так пристало к нашей семье и так досаждало и бедокурило, то это наверняка был дух индуса.

Мулла, которого я пригласил, обладал истинным благочестием. Он снял туфли и преклонил колени на коврике. Мы сидели молча, а на улице росла толпа зевак. Казалось, что мулла заснул, его толстые губы приоткрылись, с них стекала струйка слюны. На глаза ему садились мухи, а он не шевелился… Из-под прикрытых век поблескивали белки глаз, закатившиеся, как у мертвеца. Стало так тихо, что я различал далекий шум Чанди Чоци, велосипедные звонки, гудки рикш, а совсем рядом — глухой клекот сипа, примостившегося на краю крыши. Он переступал с ноги на ногу и, раскрыв клюв, тяжело дышал.

Вдруг мулла начал что-то бормотать. Я внимательно прислушивался. Закатив глаза, он медленно поворачивал голову и разговаривал с тем, что тут бегало… А «оно» кружилось по комнате, явно обеспокоенное, шелестя то в одном углу, то в другом.

«Садись сюда», — приказал мулла.

Все мы услышали, как затрещала опрокинутая кверху дном корзина. На нее что-то село.

— Верно? — обратился Хасан к стоявшим у стены женщинам в белых мешках.

— Да, саб, — подтвердил хор голосов, — он говорит правду.

— Мулла, наклонив голову, грозил пальцем, отчитывал кого-то… Он говорил все быстрее и быстрее, мы уже не различали слов. Гнев муллы как бы угасал. Он тяжело дышал, облизывал губы, щеки его обвисли. Прошло много времени, прежде чем он пришел в себя. Наконец он сказал мне: «Если хочешь от нее избавиться, то должен сделать ей куклу… Самую красивую, какую только можешь». «А чем тут поможет кукла?» — застонал я. «Поможет… поможет. Та маленькая индуска как раз бежала за куклой. Она вырвалась у матери и побежала. Но ее догнали и убили. Пока она лежала под щебнем рядом с куклой, у вас в доме было спокойно. Когда же начали рыть канаву, то кости разбросали, а истлевшую куклу засыпали. Но дух малышки остался, он беспокоится… Ему хочется поиграть. Сделай же ему куклу».

Да, саб, несколько лет назад здесь жестоко расправлялись с индусами, крови пролилось больше, чем воды, которую в жаркий день доставляет городской водопровод. Внезапное безумие охватило квартал близ мечети. Сосед бросался на соседа, в дыму сверкали лезвия кинжалов… Не щадили никого. Тогда, должно быть, и погибла эта девочка.