Странствия Лагардера - [8]

Укрывшись в шутовском обличье горбуна, он последова­тельно претворял в жизнь невероятно сложный план, дабы об­мануть и переиграть принца: сумел пробраться в его дворец; спрятавшись за потайной дверью, следил за ходом семейного совета, собранного, чтобы обездолить вдову и девочку-сироту; не дал этому совету принять решение, объявив несчастной ма­тери, что дочь ее жива и будет возвращена ей неким шевалье де Лагардером во время бала в Пале-Рояле; сверх того поклял­ся, что на этом же балу герцог Неверский из могилы укажет на своего убийцу.

И принцесса, отринув многолетний траур, отправилась на празднества, устроенные Филиппом Орлеанским; Лагардер, ко­торого объявили вне закона, прорвался к ней через цепь гвар­дейцев, – но, к сожалению, один, без девушки, ибо Пейролю удалось наконец похитить ее.

Тогда шевалье, в присутствии регента и перед всем двором, воскликнул, схватив за руку принца Гонзага: «Это моя отмети­на! Я узнаю ее!»

Никто не посмел поверить в виновность принца, стоящего на вершине славы и могущества. Обвинение, брошенное ему в лицо, обернулось против смельчака, ибо Гонзага, многоопытный и хитроумный игрок, не упустил свой шанс расправиться с вра­гом.

Огненной палате было предписано рассмотреть дело Лагардера, обвиненного в убийстве герцога Неверского и в похище­нии его дочери.

Казалось, все рухнуло, и бедный шевалье был обречен.

Но любовь оказалась сильнее.

В долгих беседах с матерью юной Авроре удалось доказать, какая удивительная самоотверженность таилась в сердце осуж­денного.

Лагардер был приговорен к смерти, но на семейном суде он возгласил:

– Я обещал, что принесу свидетельство Невера. Час настал! Мертвый заговорит! – Затем, указав на свиток в руках принца Гонзага, он вскричал: – На этом пергамент­ном листе, где сделана запись о рождении дочери Невера, вы найдете имя его убийцы, – имя, поставленное им самим перед смертью! Вы услышите голос из могилы! Сломайте пе­чати!

Придя в ужас, Гонзага выдал себя, бросив в огонь свиток, на котором не было написано ничего.

Затем, словно обезумев от бешенства и жажды мести, он ринулся к сообщникам, поджидавшим его с подготовленными лошадьми, поскольку не исключал, что потерпит поражение в борьбе с таким противником, как Лагардер.

Счастливая звезда не изменила ему: он увидел, что две де­вушки молятся у гробницы его жертвы на кладбище Сен-Маглуар.

Узнав Аврору де Невер и цыганку Флор, ее подругу, он похитил обеих и помчался галопом, в сопровождении сообщ­ников, по испанской дороге, где мы и встретились с ним вновь.

Когда же Лагардер, вооруженный шпагой самого регента, бросился в погоню, беглецы были уже далеко. К тому же у не­го, равно как у Кокардаса с Паспуалем, не было времени подобрать себе хороших лошадей, и им пришлось взять первых, которые попались под руку.

Шевалье оставался в том же одеянии, в каком готовился взойти на плаху по неправому суду Огненной палаты, но в гла­зах его печаль уступила место гневной решимости.

Он скакал с обнаженной головой, и золотистые волосы, ле­тящие по ветру, казались ореолом, обрамлявшим его чело. В бешенстве раздувая ноздри, он до крови искусал себе губы. Белая рубаха, на которую он успел набросить камзол, прилипла к телу. Сверкающий взгляд был устремлен в темень ночи.

В правой руке он сжимал шпагу, отданную ему Филиппом Орлеанским, а колени его, словно тисками, обхватывали бока изнемогающей лошади.

В этой безумной скачке, целью которой были спасение Ав­роры и уничтожение принца Гонзага, он, казалось, забыл обо всем, и никогда еще красота его не была столь ослепительной, как в эти роковые мгновения.

Для Кокардаса же с Паспуалем приобщение к благородно­му искусству верховой езды оказалось тяжелейшим испытанием.

Первый из них, уверявший, что знает досконально все таинства вольтижировки[19], сейчас с трудом удерживался в седле.

Утешало его лишь то, что он мог наконец пустить в ход шпо­ры, которыми щеголял повсюду, ни разу ими не воспользовав­шись.

Впрочем, Паспуалю приходилось еще хуже.

Скрючившись в седле, словно обезьяна, он подпрыгивал так, что колени его касались подбородка, и со стороны смот­реть на него было жутковато; славный нормандец держался за конскую гриву обеими руками, и никакая сила в мире не заста­вила бы его ослабить хватку.

Зажмурясь от страха, чтобы не видеть каменистой земли под копытами лошади, он вспоминал мягкую постель, где так сладко было почивать, привалившись к теплому боку пухлой, дебелой красотки.

Но, несмотря ни на что, он не отставал от Кокардаса, а Кокардас от Лагардера: трое всадников мчались вперед, подобно крылатым призракам.

– Дьявол меня разрази! – прохрипел вдруг Кокардас-младший. – Мне бы чарку вина… Малыш несется как угоре­лый, будто на свидание с дьяволом, а в глотке у меня щебенка пополам с пылью… Ах, черт возьми, лысенький мой! Во рту все пересохло.

– Глотни ветра, – лукаво отвечал Паспуаль. Однако че­рез четверть часа сам заговорил жалобным тоном: – Тяжко нам приходится, Кокардас… Эх, ну и времена! Зачем нам эти скачки по ночам, с риском сломать себе шею?..

– Чего уж там! Посмотри на Лагардера… сегодня, в свою брачную ночь, он летит перед нами по испанской дороге…