Странствия Франца Штернбальда - [19]

Когда я вспоминаю ее прелестные черты, святую невинность глаз, нежность щек, — как хотелось бы мне иметь хотя бы портрет, правдиво и просто передающий ее нынешний облик. Не только смерть и разлуку суждено нам оплакивать, не столь же ли достойны наших слез милые черты, нежные линии, мало-помалу стираемые временем — незадачливым художником, который уродует собственное произведение, поначалу столь ему удавшееся? Не знаю, помнишь ли ты песню старого миннезингера:

Вставай, вставай, в дубраву поспеши,

Стряхнув бескрылую дремоту;

Гони докучную заботу!

Поется лучше в зеленеющей глуши.

В зеленой солнечной стране,

Где листья трепещут в тишине,

Пташки щебечут по весне.

Ах, нет! не блуждать мне в зеленой глуши,

Где песни весенние так хороши,

                Где слезы,

                Где грезы

Томят и волнуют горячую грудь;

В дубраве, в дубраве нельзя отдохнуть;

                Луч по весне

                Будит птиц в тишине,

                Но больно, больно мне!

Однажды весну я увидел вдали,

И розы в долине тогда зацвели,

                И, помнится, въяве

                В дубраве

Внезапно возник

Пленительный лик;

Как будто по весне

Любимую ко мне

Позвали птицы в тишине.

С весною в лес она пришла,

Зефиру нежному мила,

                Всех слаще

                В той чаще;

Ей поклонился первоцвет;

Фиалка молвила: «Привет!»

И пробудились небеса,

Услышав, как поют леса.

Меня коснулся нежный взор.

Зачем твой шаг легчайший скор?

                Звук песен

                Чудесен,

Деревья густые,

Как сны золотые!

В небесах или в лесу

Вижу я твою красу?

Как восторг перенесу?

И я спешил, прогнав дремоту,

В зеленый сумрак по весне;

Забыл я прежнюю заботу

С красавицей наедине.

                Встречи сладки,

                Только кратки.

Образ неземной,

Будь всегда со мной

В свежей зелени лесной!

Я вышел ранним утром вновь,

Но не пришла моя любовь;

                Я горевал,

                Я громко звал;

Невесты нет как нет,

Лишь карканье в ответ.

                В певчей стране,

                В голубизне

                Больно было мне.

Возле рек, в долинах и на склонах скал

День за днем в тревоге беспрестанной

Я потом без отдыха искал,

Но не находил моей желанной;

В сумрачной глуши

Зимой холодной ни души;

                В тишине

                Страшно мне:

Птицы в солнечной стране.

Лето возвращалось многократно,

Птицы по весне летят обратно;

Зелен лес, куда ты ни взгляни,

Только нет ее в лесной тени.

                Дни, дни!

Почему безжалостны они?

Встречусь я, быть может, с нею снова;

Подшутить над нами жизнь готова.

Старость нам грозит, и нет защиты;

Отцвели румяные ланиты.

Если с нею встречусь я в лесу,

Как узнать мне прежнюю красу?

                Что нужды!

                Мы друг другу чужды!

                Нам сулит свиданье

                Страданье.

Пусть юноша в лесу дремучем,

                Тревогой мучим,

Пока вблизи любовь не шелохнулась

                И не проснулась

Весна в благоуханной вышине,

Я с юностью моей встречаюсь лишь во сне,

                И в солнечной стране

                От песен по весне

                Лишь больно мне.

Как верно по-детски наивное выражение в этих стихах! Может быть и для меня когда-нибудь мертвым представится лес, переливающийся всеми оттенками зелени.

Нередко мне хотелось бы решительно все выражать стихами, и я понимаю теперь, отчего появились на свет поэты. Только так можно передать то, что волнует тебя до глубины души.

Недавно я видел гравюру на меди работы нашего Альберта, которую он создал, когда я был уже в отъезде, потому что ни рисунок, ни весь замысел совершенно неизвестны мне. Ты, наверно, знаешь эту гравюру — она изображает отшельника за книгой{16}. Глядя на гравюру, я снова был с вами, ибо сразу же узнал и комнату, и стол, и круглые окошки, которые Дюрер перенес на картину из собственного жилища. Как часто смотрел я на круглые окошки, которые солнце рисовало на обшивке стен и потолке; анахорет сидит за столом Дюрера. Прекрасно, что наш мастер в смиренном своем пристрастии ко всему, что его окружает, оставил потомкам изображение своей комнаты, а притом вся картина так значительна и каждая черта ее дышит уединением и молитвой.

По пути я часто захожу в небольшие часовни и предаюсь там созерцанию картин и рисунков. Не знаю, неопытность ли моя тут виною или пристрастие мое к старине, но редко мне попадаются совсем плохие образа; в каждом я прежде ошибок вижу достоинства. Обычно я замечал у молодых художников совсем иное умонастроение, и они умели-таки выискать много достойного порицания. Я же часто преисполняюсь смиренного почтения к нашим прямодушным предкам, которым удавалось подчас безыскусными своими средствами выразить мысли поистине прекрасные и возвышенные.

Кончаю свое письмо. Дай бог здоровья тебе и моему дорогому Альберту! Человеку столь серьезному, как он, вряд ли придется по вкусу это письмо. Напиши мне поскорее о себе и обо всех знакомых.

Вдаль твоя любовь стремится,

           Бродит ночью на чужбине;

Ах! Зачем тебе томиться

           Без нее в родной долине?

Звезды ясные лучатся

           И поют на небосклоне:

За любовью волны мчатся

           В нескончаемой погоне.