Странствия Афанасия Никитина - [28]

Видел Никитин прекрасные дворцы, разукрашенные огромные храмы. Он узнал, что в Индии кроме пышных дворцов есть деревни, где тяжело и трудно живут крестьяне-земледельцы, а в городах влачат полурабское существование ремесленники. Дни и ночи трудится народ, для того чтобы золотом был изукрашен княжеский дворец или в короне того или иного владыки засиял новый драгоценный камень.

Познакомился Афанасий Никитин с индийцами, сблизился с ними. Узнал тверич иную жизнь, отличную от той, которая была знакомой и привычной, но в душе его жил неизгладимый образ Руси с ее бескрайними просторами и синими далями. Все сильней звала к себе родина и родная Тверь, раскинувшаяся на берегу Волги. Заслоняли яркие и пестрые картины «индейской» страны тихие берега вьющейся между лугами Тверцы и Тьмаки, где ловил в детстве мелких раков да рыбешку, мечтая о «хожениях» в дальние страны. Поэтому слова его молитвы — обращение к Руси — волнуют нас и сейчас, и сам Никитин становится близким.

Но как добраться до родины?

Начал Никитин собирать отовсюду сведения и, правильно оценивая сложившуюся обстановку, с грустью пишет: «Спаси мя господи! Пути не знаю, иже камо пойду из Гундустана: на Гурмыз пойти, а от Гурмыза на Хоросан пути нету, ни на Чеготай пути нет, ни на Катобогряим пути нету, ни на Езд пути нету. То везде булгак (смута) стал» — и рисует затем этот «булгак».

Мы позже увидим, как трезво и умно разобрался Никитин в тогдашних «булгачных» делах Малой Азии, и он вполне был прав, когда боялся пуститься в обратный путь через Персию.

Через Мекку, через Аравию, куда из мусульманской Индии шли ежегодно тысячи паломников, путь Никитину был также закрыт. «А на Мякъку поити, ино стати в веру бесерьменьскую, зань же христиане не ходят на Мякъку веры деля (из-за веры) что ставят в веру». Переход в мусульманство был для него неизменно равносилен измене русской земле.

Не решив еще, каким путем он доберется до Руси, Никитин тем не менее навсегда прощается с Бидаром и медленно, зигзагами начинает пробираться из глубины Декана к берегу. Он твердо «възмыслил ся пойти на Русь».

Вышел Никитин из Бидара в Гулбаргу за месяц до мусульманского праздника улуг-байрама. В Гулбарге он отпраздновал свою пятую странническую пасху и направился в Кулур. Мы уже говорили о его пребывании там. В Кулуре Никитин прожил пять месяцев, видимо закупая алмазы и сердолики. Из Кулура Никитин не сразу пошел по берегу, а свернул на север «в калики» (по-видимому, Голконду), вероятно, потому, что в Голконде «базар велми велик» и ему нужно было там продать закупленные в Кулуре драгоценные камни. Отсюда Никитин снова направляется в Гулбаргу и затем идет в Аланд, а оттуда прямым путем в Дабул. По дороге он проходит «Каминдрею, Кынарясу и Сури». Никитин так исказил последние названия, что до сих пор трудно догадаться, что это были за города.

Пространствовав почти целый год, Никитин в начале 1472 года наконец добрался до Дабула — одной из важнейших пристаней Малабарского побережья и довольно сильной крепости.

Дабул находился во время путешествия Никитина во власти Бахманидов. В начале XVI века город был разрушен португальцами.

«Дабыл же есть пристанище велми велико, — пишет Никитин, — и привозятъ кони из Мисюря (Египта) и из Рабаста (Аравии(, из Хоросани, ис Туркустани (Восточный Туркестан), из Негостани (искаженное слово, возможно, Исфахан — город в Иране), да ходять сухом месяць до Бедери да до Кельбергу».

Таким образом, по сведениям Никитина, через Дабул шел ввоз коней в Индию. В другом месте он снова возвращается к Дабулу и пишет, что «Дабыль же есть град велми велик, а к тому же Дабили съезжается вся поморья Индейскаа и Ефиопьскаа».

В Дабуле пробыл Никитин недолго, уж очень он «устремихся умом поити на Русь». Скоро он нашел попутчиков, «внидох (сел) в таву» и в начале 1472 года покинул Индию, где провел почти три года, от весны 1469 до января — февраля 1472 года.

За провоз до Ормуза Никитин заплатил два золотых. Это морское путешествие не обошлось без неприятных приключений.

Плыли по открытому морю целый месяц «не видах ничево», затем «на другой же месяць увидех горы Ефиопьскыя». Капитан ли оказался неискусным, или ветры помешали, но только судно вместо Ормуза прибыло к берегам Эфиопии. Арабы («ефиопы» — так называет их Никитин) пользовались плохой репутацией, как морские разбойники.

Но все обошлось благополучно: путники откупились от арабов, раздав им много рису, перцу и хлеба.

Через пять дней снова пустились они в путь и через двенадцать пришли в Маскат. Здесь пришлось Никитину праздновать шестую пасху со времени отъезда из Твери.

Персидским заливом плыть было уже не так страшно, и после девятидневного пути Никитин высадился в так пленившем его купеческое сердце Хормузе.

В Хормузе Никитин прожил сравнительно долго. «В Гурмызе бых 20 дни». Но едва ли какие-нибудь торговые дела задержали его там, видимо, он собирал сведения и обдумывал, какой дорогой пробраться ему на Русь. А подумать было о чем.

Внутреннее положение Персии в семидесятых годах XV столетия совсем не располагало к путешествию по ней.

Во времена Тимура выдвинулся один из вождей туркмен Кара-Койюнлу — Мирза Джеханшах, прозванный «черной пиявкой». Тимур за дикую храбрость и преданность почтил «черную пиявку» своей дружбой, и Мирза Джеханшах сделался вождем могучего туркменского объединения племен «черных баранов». Правил он с 1436 по 1467 год. В его владения входили Азербайджан и Армения, а затем западный Иран.