Странный рыцарь Священной книги - [31]

Болгарский берег медленно удалялся от нас. Суденышку, увозившему Священную книгу, а с нею меня, Ясена, Влада и Ладу, предстояло выйти из устья реки и взять курс в открытое море. Троица богомилов не сводила глаз с берега — впервые оторвались они от благословенной земной тверди.

Я оперся на железную свою рогатину — одновременно и копье, и посох — скрывавшую в сердце своем Священную книгу. Богомилы то по одному, то все разом взглядывали на ларец, где, полагали они, хранится их святыня.

Над головой у нас в единственном поднятом парусе гудел ветер. Внезапно гул смолк. Я обернулся и увидел, что матросы спускают парус.

Норманн стоял, привалившись к деревянному борту. Он держал в зубах огромный ломоть вяленого мяса и ножом отрезал от него кусок за куском — каждый раз казалось, что он отхватывает кусок собственного носа. Поскольку рот у него был занят, он ножом указывал куда-то вперед, в море.

Навстречу нам шли под парусами две лодки, набитые людьми. До них было не близко, но я различил сутану Доминиканца. И сказал норманну:

— В одной из лодок плывет смертельный враг барона. Не хотелось бы залить кровью твою палубу. Пройди мимо них.

Норманн отрицательно мотнул головой и указал на свой парус, затем на лодки. Пересчитал по пальцам своих людей, потом сосчитал нас. Снова показал рукой в сторону лодок, где было не меньше двух десятков вооруженных людей. Я вздохнул. Нашему суденышку было не уйти от лодок. Схватка казалась заранее проигранной. Нарыв, судя по всему, должен был вскрыться чуть раньше, чем хотелось бы, опасность представляли собой только богомилы — они могли не смириться с потерей Книги, что лежала в ларце. Я сказал им:

— Молчите и ничего не предпринимайте. Клянусь вам, все идет, как надо.

Мы прижались спинами к единственной деревянной надстройке судна, чтобы люди Доминиканца оказались только лицом к лицу с нами. Затем я обратился к норманну:

— Отошли попа, и я заплачу тебе тройную цену.

Он кивнул.

Тогда я сказал:

— Не мотай головой, ответь по-человечески.

Он сплюнул за борт и обронил лишь одно слово:

— Договорились.

Доминиканец поднялся на палубу по спущенному трапу. Он вытирал свою сутану — должно быть, плевок норманна попал в него. Вслед за ним ступили на палубу человек десять куманов, вооруженных луками. Доминиканец сказал мне:

— Приятная встреча!

Я молчал. Он добавил:

— Негоже убегать от собственной тени. Святой отец повелел мне быть твоей тенью.

Я сказал ему:

— Я видел эту толпу рабов, предназначенных на продажу. Думаю, нашлась бы цепь и для меня. А святой отец сберег бы таким образом пять тысяч дукатов.

Он сказал:

— Ошибаешься. Тень не кусает человека.

И взглянул на ларец, стоявший у меня в ногах. А затем спросил — в низком, осипшем голосе звучало недоверие, но также уважительность и страх:

— Это она?

Я кивнул. Он шагнул ко мне, но я переступил через ларец, преградил ему дорогу и сказал:

— Я отвезу сам.

Он остановился, обвел взглядом трех моих спутников. Я объяснил:

— Это барон Д’Отервиль, ты встречал его в Тырнове. Он дал обет молчания, пока не освободит Гроб Господень. А эти двое — его слуги.

Доминиканец повернулся к норманну:

— Я легат великого папы Иннокентия III. В этом ларце книга, принадлежащая святому отцу. Отдай ее мне.

Я напомнил:

— За нее не уплачено.

Доминиканец поднес к самому носу норманна какой-то пергамент. Лишь тогда тот вынул изо рта кусок мяса, а Доминиканец сказал:

— Тут все написано.

Норманн смотрел на пергамент без всякого интереса:

— Я не умею читать.

Монах пригрозил:

— Я внесу твое судно в черный список, тебя не подпустят ни к одной пристани. А после смерти не похоронят на освященной земле и труп твой будет выброшен на свалку.

Норманн засунул снова в рот мясо, отрезал от него очередной кусок и повернулся ко мне — пришел мой черед вступить в торг.

Я напомнил ему:

— Плачу втрое больше.

А Доминиканец сказал:

— Подумай о проклятии и о бессмертной душе своей.

И при этом, подлец, он приоткрыл на груди рясу. На ремешке висел туго набитый кошель. С золотом.

Норманн взглянул на меня и кивнул. Я решил, что мое условие принято. Но когда поднял голову, увидел на крыше пристройки, прямо над нами, бородатого матроса с рыбачьей сетью в руках. Миг спустя, мы с богомилами беспомощно барахтались в ней.

Доминиканец завладел ларцом и опустился перед ним на колени. Голова опущена, губы шевелятся — он молился. Богомилы оцепенели. Помолившись, монах откинул крышку ларца. Я знал, ЧТО он увидел: свиток с печатями. Не верилось мне, что посмеет он сломать печати. А даже если и сломает, все равно не поймет замысловатые, трудно-разбираемые глаголические письмена. Подлог обнаружится только в Риме — а до той поры, Бог даст, я окажусь там прежде него.

Доминиканец глубоко вздохнул и поднялся с колен, не выпуская ларца из рук. Знаком велел он одному из куманов разрезать опутывавшую нас сеть. Богомилы поднялись, сокрушенные горем, еле живые. Я продолжал сидеть.

Доминиканец сказал мне:

— Хочешь — отправляйся в Рим вместе со мной. Не хочешь — иди со своими спутниками.

Я ответил:

— Остаюсь подле Книги.

Он равнодушно пожал плечами. Только тогда я поднялся и сказал норманну: