Странный пациент - [2]

- Даже страх исчезает?

- Нет, страх не исчезает, но только там все становится другим. Здесь под защитой нашей атмосферы, техники, культуры все выглядит иначе. Здесь нам в принципе не страшно. Что бы ни случилось - даже космическая катастрофа - на миру и смерть красна. А там ты один на один, даже если вокруг многочисленная команда. Там даже и не страх, а какая-то безопорность. Ничего нет, только ты и Он. И выдерживает это противостояние тот, у кого сердце сильное. Но если уже выдержит, то ему открывается совсем другой Космос - загадочный и необыкновенно прекрасный.

- Что ж, может быть, вы и правы. Нам трудно судить, поскольку мы там никогда не были.

- Я вижу. У тех, кто там был, особое выражение глаз.

Вениамин Матвеевич снова пил, а потом долго и судорожно откашливался.

- Однажды я три месяца провел один на астероиде. Мы там оборудовали станцию. Мощная защита, автономное обеспечение и идеальные условия для наблюдения. Однако из всего экипажа согласился остаться один я, остальные промолчали. Я был тогда самым молодым, и меня переполняла нахальная отвага. Но она тут же испарилась, как только наш корабль исчез во тьме. Я попытался отвлечься работой, но вскоре у меня появилось ощущение, что оттуда, из темноты, на меня тоже смотрят и изучают, как муху под микроскопом. Я задернул шторы иллюминаторов и недели две не мог найти в себе силы снова их раздвинуть. Только на пятнадцатый день, успокоившись, я решился снова выглянуть наружу. Сначала не более получаса я выдерживал это взаимное разглядывание, потом все больше и больше и, наконец, начал часами просиживать перед толстым броневым стеклом, зачарованный бесконечной ширью, обилием звезд, неведомых мощных вспышек и мерцающих пылевых облаков. Мой астероид летел с огромной скоростью, описывая гигантскую дугу вокруг созвездия Скорпиона, в абсолютной тишине. И вот однажды, просидев так час или два, я вдруг потерял точку отсчета и более не мог определенно установить - то ли я лечу в своем металлическом бункере, то ли я смотрю из космоса в этот светящийся иллюминатор и вижу там бледного, съежившегося от восторга и ужаса человечка.

А потом я почувствовал, что я и есть Космос, что мое тело тянется через все эти созвездия, искривляется, разрывается на атомы, закручивается в спирали и достает прямо до нашего дома на Земле с тремя большими старыми каштанами под окном. Это было ни на что не похожее состояние, какое, наверное, бывает у человека, который, решив умереть, бросился с огромной скалы и вдруг почувствовал, что не падает, а парит в воздухе, поддерживаемый мощной невидимой силой.

Этой же ночью, едва я лег спать, пошел дождь. Крупный сильный дождь барабанил по крыше моего убежища, я отчетливо слышал его, хотя твердо знал, что через такую толщину никакие звуки снаружи не проникают. Отдернув штору, я увидел большой мокрый лист каштана, прилепившийся с той стороны к стеклу и медленно скользящий вниз в потоках воды. Я бросился к передатчику и хотел послать SOS, но передумал. Никто не поверит. Засмеют. К тому времени, как за мной вернутся, ни дождя, ни листа уже не будет.

Дождь шел еще три дня, потом внезапно оборвался, и я опять летел в полной тишине.

Старик замолчал и растерянно посмотрел на врачей.

- Я думаю, достаточно, - поднялся Паша, - вы идите, пожалуйста, к себе, а мы обсудим, проанализируем все, что вы нам рассказали.

- Как вам будет угодно, - старик опять обвис, сжался, как будто бы погас.

- Я обязательно зайду к вам сегодня вечером, - сказал ему вслед Зубков и, когда тот вышел, повернулся к Паше:

- Что это ты так решительно?

- А что тут еще слушать? По-моему, довольно адекватный для нашего времени случай - помешался на фантастической литературе.

- Ты думаешь?

- Конечно. Кстати, как он у тебя оказался?

- Милиция привезла. Сидел в Сокольниках на скамейке с диким видом и бормотал что-то невразумительное.

- И, конечно, никаких документов? И адреса не помнит?

- Конечно.

- На мой взгляд, он явный шизик и к тому же заурядная старческая амнезия.

- Амнезия, говоришь? А сколько он помнит!

- Помнит, конечно, - засмеялся Паша, - только это - не память.

- Может быть, ты и прав, но все-таки в нем есть что-то необычное и настораживающее. Мне все время кажется, что он не такой уж и старый, как выглядит. Какая-то сила от него исходит, как от молодого, очень энергичного человека.

- Уверяю тебя, здесь не над чем голову ломать. Надо было психиатра вызвать на консультацию, а не меня.

Паша ушел, а Зубков опять смотрел в зимний сад и чувствовал, что чуть легче стало дышать, и черная меланхолия ему больше не грозит.

Потом он ездил в поликлинику, вернувшись, ругался с главным, делал обход и все это время думал о своем странном пациенте и чем дольше думал, тем больше ему начинало казаться, что его жизнь и судьба каким-то образом связаны с этим старым чудаком, то ли действительно свалившимся к нему из будущего, то ли перечитавшим слишком много фантастической литературы. Но он обязательно должен помочь ему, помочь что-то понять, хотя Зубков и сам не знал - что.

Лишь в поздний час, покончив с делами, он смог заглянуть в седьмую палату. Там было темно, все уже спали, только Вениамин Матвеевич сидел на стуле у окна. Врач тихонько опустился рядом на кровать.