— Тебя спросить можно? Один раз.
— Потом. Лучше потом… — И опять отец нахмурился.
Прошагали одну улицу, за ней другую, третью. Дома начались высокие, улицы еще шире, автомобили по ним — рекой, боками трутся, на перекатах блестят, переливаются. Посредине троллейбусы проплывают, к тротуарам причаливают, пассажиров выпускают-берут. Валь-Валь принялся считать магазины: один, два… четыре… десять… Стоп! Универмаг двухэтажный. Посчитать его за один — несправедливо, а вывеска одна. И пальцы на руках кончились. Валь-Валь посчитал универмаг за два и подогнул на ногах мизинцы. Идти стало неудобно «Ап-те-ка…» За аптекой река забурлила громче и в площадь разлилась.
А отец все шагал.
Трах-трах! — самостоятельно включился телевизор. Только теперь он показывает, что раньше было: «Значит, завтра? Окончательно решила?» — «Да, Сережа. Так лучше. Не могу… Ложью, ложью измучена! И тебе… для тебя…» — «Меня оставь!» — «Хорошо, я не буду». Валь-Валь глаза приоткрыл, из кровати выглянул: мать над чемоданом склонилась, отец у стола сидит, настольной лампой играет: чак — вспыхнуло, чак — погасло. Светло — темно, светло — темно… Чак-чак-чак-чак… Мать выпрямилась: «И зачем, зачем… почему я тебя разлюбила? Ведь ты красивый». Чак-чак-чак… Мать судорожно вздохнула, закрыла лицо руками: «Боже! Зачем я это говорю!» — и упала грудью на чемодан. Валь-Валь заволновался, одеяло откинул и в кровати сел…
А вот в телевизоре уже другое видно. Перрон вокзальный, чемоданов толкучка… «Позвольте, юноша!» — И какой-то человек Валь-Валя от вагона оттирает и по вагонным колесам молоточком стучит: тук-тук… «Цельные колеса, я проверял», — говорит Валь-Валь. Человек удивляется: верно, колеса цельные, внимательно на Валь-Валя смотрит. «У тебя, наверное, мама этим поездом уезжает, так ты не волнуйся: все в порядке у нас. А мама скоро обратно приедет». И успокаивающе молоточком помахивая и улыбаясь Валь-Валю, идет дальше: тук-тук… Ударили отправление. На перроне завертелся прощальный водоворот. «Миша! Миша! Пирожки в газете! Не сядь!.. Не сядь, говорю!», «Людка-а! Дядю, дядю целуй!» — «Какого дядю-ю?!» Смеются люди вокруг и свое кричат: «Феденька, Феденька, на сквозняке стоишь! Продует!» — «Что вы, мамаша! Вашего Феденьку в аэродинамической трубе не продуть!», «Тю, дурной!», «Я напишу, напишу тебе, Сережа! Береги его!..» Лицо у матери мокрое. Валь-Валь хмурится, отворачивается, водит пальцем по стене вагона, за которой целовались, галдели пассажиры и провожающие.
«Граждане, граждане, отправляемся!»
И водоворот вкручивался в вагоны.
Электровоз гуднул и вагон увез. И мама в вагоне уехала. «На курорт она… Заболела, — сказал потом отец. — Спи спокойно». А мать дрожала и прижималась к Валь-Валю. И Валь-Валь дрожал и прижимался к маме, прятал лицо у нее на плече… Не плакал Валь-Валь. Теперь вздрагивают рельсы, дрожит земля под сандалиями, и опять дрожит Валь-Валь, а плакать не хочет… Когда они повернулись уходить, перрон был пуст. Лишь катился за ним прощальный гудок и ветер заметал обрывки бумаги… Скучно без мамы.
Валь-Валь совсем скорость сбавил и перестал замечать, где они проходили. Очнулся: сквер, дорожки длинные и узкие, короткие и широкие, машущий прохладными лепестками фонтан… Отец шаги замедлил, а Валь-Валь к фонтану побежал.
В бассейне плавали размокшие булки и сухая тарань. «Эх ты!» — удивился Валь-Валь и руку протянул.
— Не трогай! Она плавать учится.
— А чего же она хвостом не виляет?
Мальчишка, который Валь-Валину руку остановил, задумался.
— Не все сразу, — ответил он наконец и потрогал рыбешку палочкой. — Видишь, хвост у нее уже сгибается, а раньше совсем не гнулся.
Покачиваясь на поверхности, тарань медленно проплывала вдоль бортов. «Научится!» — решил Валь-Валь и заметил еще крокодила. Крокодил посередине бассейна на большом камне притаился, сеткой дождя занавесился и злыми глазами высматривал себе жертву. А вокруг бассейна вертелись-куролесили на велосипедах малышки. Валь-Валь потихоньку обошел крокодила, подкрался сзади, бросил в него камешком…
— Ах ты!.. — визгливо закричал кто-то. — Это чей ребенок?! Вот я тебя!..
Валь-Валя сдунуло с места. В сквере засмеялись и дружно зашуршали газетами.
Отец сидел на скамейке и рисовал на земле палочки и кружочки.
— Ты паровоз рисуешь?
— Да, паровоз.
— У паровоза сверху колес нет, у него труба там.
— Помолчи.
— Я молчу. А есть по две трубы. Многосильный паровоз называется. А у верблюда… у верблюда два горба когда, он, что ли, многосильный?
— Можешь ты помолчать?
— Могу. Только ты трубу нарисуй и дым из трубы. А колесо стереть можно.
Отец затоптал паровоз ногой и на скамейку откинулся.
Отсюда фонтан похож на красивый цветок. Стебелек у него тонкий, жесткий, а бутон громадный, с лепестками пушистыми, мягкими. Как тюльпан. Машет тюльпан лепестками, земли касается, с ветром и солнцем заигрывает.
Валь-Валю скучно. Распеленал жука, разбудил его за усы… Жуколей зашевелился, начал зарядку делать… Хороший жуколей, сообразительный. Почти дрессированный. Во! На дрессированного жуколея можно собаку выменять. Большую. Зимой она будет на санках катать, а летом охотиться. С хорошей собакой ничего не страшно…
