Странный брак - [47]
А Дёри словно поставил себе целью напоить студентов. Но все его уговоры, все коварство были тщетны. Напрасно он затягивал старинные застольные песни, повествующие о том, что еще наш прародитель, создавая виноградники, завещал: пейте, пейте, сукины дети. Графа Бутлера уже не интересовали предписания Ноя, он упрямо отодвигал свой бокал.
Кубок Вальдштейна так действовал на него, словно не кубок, а череп лежал перед ним на скатерти, оскалив мертвые челюсти.
Поэтому ничего не оставалось, как подняться из-за стола и выйти на крыльцо подышать свежим воздухом. Дёри пропустил вперед студентов, а сам по дороге шепнул Маришке:
— Мужайся, дочь моя. Приближается решительный момент.
— Он не захочет, — прошептала девушка сдавленным голосом.
— Именно поэтому ты и должна найти в себе силы. Все поставлено на карту. Или выиграть, или погибнуть!
— Ой, папа, мне так стыдно!
Старик рассвирепел, вся кровь бросилась ему в голову.
— Молчи ты! Раньше надо было стыдиться. А теперь не о чем разговаривать. Отправляйся в свою комнату и переодевайся.
Маришка послушно склонила голову. Она напоминала сейчас ветку, гнущуюся под тяжестью своего собственного плода.
Дёри сделал несколько шагов следом за ней и в том маленьком закоулке, где перед обедом она встретилась с Бутлером, сказал:
— Ни в коем случае не теряй мужества, дело должно нам обязательно удаться. Сказочно богат, завидный жених! А каким способом ты этого добьешься, не так уж важно. Люди поговорят об этом, да и забудут.
— О господи, если б это все уж было позади!
— Что именно?
— Да чтоб люди все уже позабыли.
— Не бойся. В таких делах есть надежный сообщник — время. Ну, ведь ты не боишься? А?
— Не боюсь, — прошептала девушка, дрожа как осиновый лист.
Старик оставил ее и поспешил за студентами. В этот момент к юношам подошел проститься кучер Ишток, который, пообедав и напоив лошадей, собрался домой.
— Не забудь про письмо, дядя Ишток!
— Разве можно забыть, барин.
Коляска Бернатов выехала со двора, и слуги сразу же с грохотом закрыли обе створки ворот и задвинули тяжелый железный засов.
Странно. Обычно ворота здесь были широко распахнуты в ожидании гостей.
Немного погодя послышался стук молоточка в калитку, значит, и она была на запоре.
Жига Бернат многозначительно посмотрел на Бутлера, как бы говоря: "Тут творится что-то неладное".
— Гергей, Гергей, посмотри, кто там стучит!
Двор был совершенно пуст, словно вымер. Нигде не было видно ни души: ни тех, что работали на кухне, ни тех, что накрывали на стол, не говоря уж о конюхах и прочих работниках, обычно во множестве сновавших по двору. Никого!
Порыв холодного ветра пронесся через парк, засвистел среди деревьев и вдруг сразу затих, так же как в слабом писке умирает громкое гоготанье гуся, если внезапно перерезать ему глотку.
Гергей весьма неохотно покинул столовую, где прибирал недопитое вино. По-всякому можно убирать вино — кто в буфет, кто в горло… Впрочем, до вина ли тут было!
— Пойди-ка, Гергей, взгляни, кто там стучится у ворот? Скажи, дома нет. Понял? Я хочу побыть сегодня наедине с моими дорогими гостями.
Жига Бернат напряг слух и услышал, что калитка все-таки отворилась. Интересно, кого мог впустить гайдук, несмотря на запрещение хозяина?
Вскоре на лестнице послышались шаги: топ-топ, топ-топ. Жига пристально всматривался в лицо Дёри — разгневается он или удивится? Но на суровом лице старого вояки можно было прочесть лишь равнодушие: ясно, что он был осведомлен об этом посещении.
Черная фетровая шляпа, черная сутана, знакомое лицо — появился господин священник Сучинка собственной персоной.
Но это уже не был тот улыбающийся аббат, который когда-то чувствовал себя здесь как дома. Теперь он приближался неуверенными шагами, с опущенной головой и потупленным взором, как кроткий слуга господа, отрешившийся от мирской суеты; даже голос его звучал подобострастно.
Низким поклоном приветствовал он могущественного помещика, а затем поздоровался с молодыми людьми. Дёри даже не подал ему руки, только указал на стул рядом с собой.
Жига вновь украдкой посмотрел на Бутлера и жестом выразил свое удивление: странно, ведь, по словам корчмаря, Дёри запретил попу появляться в замке. Но Бутлер оставался слепым ко всему происходящему, не замечал знаков, которые делал ему Жига, продолжая, как и прежде, созерцать лишь свое обручальное кольцо. И сейчас он, разумеется, был поглощен рассматриванием своего перстенька и не проявлял никакого интереса к жестикуляции своего товарища.
— Хорошо, что вы пришли, батюшка, — сказал барон, однако не глядя на попа, — вы тут развлечете моего молодого друга Берната, пока мы с графом Яношем обсудим кое-что у меня в кабинете. Пойдем же, Янчи!
Жига беспокойно заерзал на стуле. Барон обнял Бутлера за плечи и увлек за собой по мрачному и сырому коридору в свою канцелярию. Со сводчатого потолка сорвалась вспугнутая летучая мышь и задела Бутлера крыльями по лицу.
— Фу, противная, как ты меня испугала!
("Ничего, ты еще не так испугаешься", — подумал про себя Дёри.)
Он пропустил Бутлера вперед, и они очутились в канцелярии уездного начальника, обстановку которой составляли несколько обитых коричневой кожей стульев и диван. У одной из стен высилась большая полка, доверху набитая всевозможными бумагами, у окна помещался стол, на нем стояли две свечи, распятие, на котором присягали тяжущиеся стороны, календарь и Библия, предназначаемая для присяги лютеран, — произнося клятву, они клали на нее руки; а если поблизости Библии не оказывалось, то по необходимости для этой цели использовали "Сибиллу" — книжку, толкующую сны и внешне похожую на Библию (сейчас толкователь снов валялся на диване, открытый на какой-то странице).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
антологияПовести венгерских писателей.Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации Б.П. Пашкова.Содержание:М. ЙокаиМ. Йокаи. Жёлтая роза (повесть, перевод И. Салимона, иллюстрации Б.П. Пашкова), стр. 5-84К. МиксатК. Миксат. Говорящий кафтан (повесть, перевод О. Громова, Г. Лейбутина, иллюстрации Б.П. Пашкова), стр. 87-174К. Миксат. Призрак в Лубло (повесть, перевод Г. Лейбутина, иллюстрации Б.П. Пашкова), стр. 175-229К. Миксат. Кавалеры (повесть, перевод О. Громова, иллюстрации Б.П. Пашкова), стр. 230-276К. Миксат. Чёрный петух (повесть, перевод О.
Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков, прозаик, автор романов, а также множества рассказов, повестей и эссе.Произведения Миксата отличаются легко узнаваемым добродушным юмором, зачастую грустным или ироничным, тщательной проработкой разнообразных и колоритных персонажей (иногда и несколькими точными строками), ярким сюжетом.В первый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли рассказы, написанные им в 1877―1909 годах, а также три повести: «Комитатский лис» (1877), «Лохинская травка» (1886) и «Говорящий кафтан» (1889).Миксат начинал с рассказов и писал их всю жизнь, они у него «выливались» свободно, остроумно и не затянуто.
Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: ― «Голубка в клетке» (1891);― «Имение на продажу» (1894);― «Не дури, Пишта!» (1895);― «Кавалеры» (1897);― «Красавицы селищанки» (1901);― «Проделки Кальмана Круди» (1901);― «Кто кого обскачет» (1906);― «Шипширица» (1906).Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.)
Главная тема сатирической повести венгерского классика Кальмана Миксата (1847—1910) «Кавалеры» («A gavallérok», 1897) — вырождение провинциального дворянства. Эта тема прозвучала на редкость реалистично и остро в Венгрии, где каждый десятый, в том числе бедствующий земледелец или писарь, едва сводящий концы с концами, был обладателем дворянской грамоты. Миксат отдернул романтическую завесу над жизнью этой полунищей, но спесивой и неприступной касты. В Венгрии повесть приобрела популярность сразу же по выходе из печати, чему способствовал и свойственный Миксату добродушный юмор, которым он умел смягчить самую горькую пилюлю.Перевод: О.
Жемчужины тонкого юмора вперемешку с остроумными фразами, каждая из которых тянет на афоризм, щедро рассыпаны буквально на каждой странице этого уникального сборника, который критики называли собранием «очень серьезных шуток». Итак. Сатана открывает врачебный кабинет и обещает своим клиентам всяческие встряски и волнения. Казалось бы, что хорошего? Однако любопытство делает свое дело, и глупая рыбешка одна за другой клюет на отравленную приманку… Или другой поворот. На славном острове Корсика творятся странные дела, от которых смоляные шевелюры мужчин седеют, а тело наливается старческим свинцом.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 - 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В десятый том Собрания сочинений вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла «Звездные часы человечества», ранее не публиковавшиеся на русском языке, статьи, очерки, эссе и роман «Кристина Хофленер».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В четвертый том вошли три очерка о великих эпических прозаиках Бальзаке, Диккенсе, Достоевском под названием «Три мастера» и критико-биографическое исследование «Бальзак».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В второй том вошли новеллы под названием «Незримая коллекция», легенды, исторические миниатюры «Роковые мгновения» и «Звездные часы человечества».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.