Странный брак - [40]

— Уже влюбился, тетушка.

— Что ты сказал? — изумленно переспросила хозяйка дома.

— Да вот сказал, что вы разлюбили меня, тетушка!

— Ай-яй-яй, да как у тебя только язык поворачивается говорить такое? Вот как плесну чем-нибудь в твои бесстыжие глаза!..

— Вы даже не смотрите на меня, тетушка, — хитро продолжал сетовать Янош.

— Как это не смотрю? Вот и сейчас гляжу.

— Готов чем угодно поклясться, что вы уже три дня и внимания не обращаете на мою руку…

— Что? Уж не ушибся ли ты?

— Видите, вы и не заметили, что у меня на руке.

— Что же на ней, болячка, что ли?

— Нет, вы только взгляните, дорогая тетушка… — И с этими словами он, как ребенок, желающий чем-нибудь похвастаться, разжал правую руку: на одном из пальцев, рядом с фамильным кольцом-печаткой, было гладкое золотое кольцо.

При виде этого у тетушки Бернат вылетела из рук поварешка, и она с испугом разглядывала то, что представилось ее взору.

— Кому же ты собираешься его отдать? А?

— Это? Никому, разве только самой смерти! Я сам его получил.

— Так от кого же? Ну?

Юноша только плутовато улыбнулся:

— Угадайте, тетушка.

— Я гадать не буду, а вот если ты сию же минуту мне не скажешь, то получишь такую встрепку, какой еще ни одному графу в мире получать не доводилось. Для того ли я нянчилась с тобой, лелеяла тебя с малых лет? А ты… — Добрые глаза ее в одно мгновенье наполнились слезами.

Янош же принялся целовать ее руки, моля о прощения, а затем наклонился и на ухо прошептал заветное имя, которое было для него звонче серебра и злата, ярче блеска драгоценных камней и нежнее всех мелодий мира:

— Пирошка Хорват! Пирошка Хорват!

Тетушка молча сделала ему знак, чтобы он последовал за ней в ее комнату. Янош перепугался: вдруг ей придет в голову поставить его коленями на дрова, как она частенько делала это, когда он был еще мальчишкой.

— Говори, рассказывай по порядку, как все случилось, — сказала она строго, явно задетая в своей гордости.

Янош поведал ей все от начала до конца.

— И это произошло три дня тому назад?

— Да, тетушка.

— И три дня ты мог молчать?

— Да, хотя мне было очень трудно, потому что бедная Пирошка хотела прийти сюда, а я все боялся сказать вам.

— Нехорошо поступил ты, Янош. Да возьми ты себе в жены хоть дочь палача, все равно: раз она стала твоей — значит, для меня она дочь. Говоришь, ко мне хотела прийти, бедняжка?

— Да.

— И что ж ты ей ответил?

— Сказал, что боюсь, как бы ее не приняли неласково.

— Как! Ты так сказал? — сердито закричала тетушка и распахнула дверь. — Эй! Пана, быстро, где мое черное шелковое платье?

— Неужели вы пойдете… туда?

— Именно туда. И немедленно, и не вернусь до тех пор, пока не приведу ее к нам.

Граф Янош с удивлением смотрел на нее. Неужели это и в самом деле тетушка Бернат? Он уже начинал верить в чудо. Может быть, воскресла его милая мать, которую он знал лишь по портрету, висевшему в зале бозошского замка, так как она умерла сразу же после родов, заплатив собственной жизнью за жизнь единственного сына — Яноша.

Но хоть перед ним была не мать, а всего лишь тетушка Бернат, Янош, движимый какой-то неведомой силой, припал к ее груди, приговаривая: "Мамочка, милая моя мамочка!" Глаза юноши были полны слез.

Хозяйка дома и впрямь принялась наряжаться: сделала модные тогда букли, надела шелковое платье, бриллиантовое ожерелье, обрызгала платок розовой водой, в уши вдела сережки с черными жемчужинами — рассказывали, что такие есть только в короне английского короля, — а затем приказала своему гусару,[25] чтобы он, неся на руке ее мантилью, торжественно следовал поодаль, отстав ровно на четыре шага, а не то она зонтиком раскроит ему, негоднику, череп.

Госпожа Бернат, очень простая у себя дома, умела при желании преобразиться в такую светскую даму, что свободно могла бы занять место фрейлины при венском дворе.

Янош все глаза проглядел, сидя на террасе и ожидая, когда наконец возвратится тетушка и приведет с собою Пирошку. Солнце уже клонилось к закату, а их все не было. И что она могла там делать так долго?

Вот уже и солнце садится; только что лучи его весело играли на высаженных в кадки тетушкиных олеандрах, а теперь оно уходит, не желая больше ждать. И Яношу было так странно видеть, что солнце скрывается, не дождавшись Пирошки.

Между тем с полей возвратились старый Бернат с Жигой и, разумеется, тут же справились, где матушка. Что им сказать?.. "Все равно, правды теперь не скроешь", — подумал Янош и ответил:

— Отправилась к Хорватам.

— Что она, с ума сошла? — удивленно воскликнул старый Бернат.

— Нет, я сошел с ума, дядюшка!

Пришлось Яношу еще раз поведать о своей великой тайне: о том, что он обручился с Пирошкой Хорват. Впрочем, рассказывая всю эту историю во второй раз, он уже не чувствовал затруднения (ко всему человек привыкает) и, по правде сказать, даже наслаждался, с упоением описывая все подробности происшедшего.

Старый Бернат был по природе скуп на слова, поэтому сказал только:

— Ну и сукин же ты сын!

А Жига чуть не упал от неожиданного известия.

— Послушай, это прямо как в сказке! И я до сих пор ничего не замечал! А ты все скрывал от меня! Ну, погоди, хитрец!

— Прости меня, дорогой Жига, но я и сам все это время ходил как лунатик, взбирающийся во сне на колокольню.