Странный брак - [38]

У Гренобльских у ворот — Там воробышек поет: "Тра-ля-ля, тра-ля-ля, Ах ты, птица глупая!"

Песенка удалялась все дальше и дальше и, наконец, совсем стихла.

Старик пососал трубку, потом снова набил ее. Бутлер же погрузился в безмолвные мечтания. Он то загорался надеждой, то терял ее. Мысли проносились в его мозгу с головокружительной быстротой: "Вот она одевается, ей зашнуровывают корсаж, помогают надеть юбку, вот она посылает служанку в оранжерею за розой. Но за какой? За белой или за красной? Служанка уже знает. Счастливая! — Янош нетерпеливо смотрел на часы. — Как долго нет Пирошки. А вдруг она совсем не придет, а передаст через слугу, что у нее разболелась голова?

— Когда ты думаешь сыграть свадьбу? — спросил старик, помахивая массивной трубкой с длинным мундштуком, чтобы слабо тлеющий трут, только что положенный туда, поскорее разгорелся.

Бутлер вздрогнул:

— Вы что-то изволили сказать?

Но сырой трут не хотел разгораться, и старик опять принялся возиться с огнивом, а такое занятие не позволяет отвлекаться.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вбежала Пирошка. Но каково же было их удивление, когда они увидели, что она все в том же платье и лишь в волосах ее веселым огоньком горела алая роза.

— Это и есть твой прекрасный туалет? — сердито спросил старик, покачивая головой.

— Да, папа, ведь я принесла веер.

Ах, веер! Ну конечно. Его-то и не хватало! За ним можно спрятаться стыдливо и кокетливо, куда лучше, чем за плечом отца. Веер — это маленькое, но коварное оружие — придает смелость. Теперь Пирошка уже нисколько не боялась, — по крайней мере, этого нельзя было заметить.

— О женщины, женщины, — шутливо воскликнул старик, обратив взор к небу, — все вы таковы! Итак, ты явилась с оружием. И даже принесла ответ в виде этого алого цветка.

Потом он весело подмигнул Бутлеру.

— Видишь? Что я тебе говорил? Ну, подойди к ней, поцелуй свою невесту.

Бутлер, с блаженным лицом, уверенными шагами направился к девушке. Пирошка тоже шагнула ему навстречу и, склонившись, подставила Яношу головку.

— Возьмите свою розу, — проговорила она еле слышно. Дрожащей рукой Бутлер вынул цветок из ее прекрасных, светлых, как лен, волос.

— Благодарю.

И он поцеловал то место, где была приколота роза, затем осторожно вложил цветок в петлицу своего сюртука. Пирошка уронила головку ему на грудь, рядом с подаренной розой.

Старик же снова принялся размахивать трубкой, чтобы разжечь ее, и повторил свой вопрос:

— Ну-с, а когда же вы думаете справить свадьбу?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Барыня наряжается

Свадьба? Кто сейчас помышляет о ней! Настоящее томление, желание поскорее отпраздновать свадьбу — впереди; пока что эти чувства еще в пути и придут только завтра или послезавтра.

Сейчас жених и невеста счастливы тем, что могут сидеть рядом и, взявшись за руки, глядеть друг другу в глаза; тем, что ситцевая юбочка Пирошки касается колена юноши; что Янош может своею рукою поправить прядь волос, выбившуюся из ее прически. Сейчас все это кажется им лакомством, которое никогда не сможет надоесть. А тысячи вопросов и столько же сладких и хитрых ответов!.. (Столь хитрых, что их мог бы разгадать и слепой котенок.)

— Помните, как вы там, в лесу, отдали мне маленькое птичье яичко?

— О, еще бы! Тогда-то я и полюбил вас.

— Неужели? И я тогда же!

— Правда?

— Или вы не верите?

— Верю, верю, только не смотрите на меня такими печальными глазами.

— Ах, вот как? Вам не нравятся мои глаза?

— Что вы? Я совсем не то хотел сказать.

И хочется им все знать и выяснить все. Они подобны детям, которые, играя у ручейка, стараются попробовать на язык каждый яркий камешек — не сладкий ли он?

— А скажите, милая Пирошка, что вы подумали, когда я пришел к вашему отцу?

— Что я подумала? И в самом деле — что же я подумала? Ах, вспомнила: я решила, что вы пришли на лочолаш…

— Это верно, сегодня нужно опрыскивать духами… Хотите?

— Что вы? Это не принято у таких… ну, вы знаете… среди таких, как мы…

— Неужели вы думали только о лочолаше? Не может быть, чтоб вы ничего не предчувствовали. Признайтесь!

— Хотите знать правду?

— Говорите, — тихо и нежно просил граф Янош.

— Мне кажется, что я знала, зачем вы пришли.

— Значит, вы догадывались, что я люблю вас?

— Я узнала об этом от кузнеца.

— От кузнеца? Каким образом?

— Кузнец сказал, что вы точили у него топорик, и я сразу догадалась, что это вы вместо меня рубили деревья, и была очень тронута этим.

— Выходит, я, как простой дровосек, топором зарабатывал свой хлеб?

— Как? — обидчиво надула губы Пирошка. — Значит, я для вас только хлеб?

— Что вы? Вы для меня сладкий медовый пряник! Я хотел сказать — счастье! Простите мне эту оговорку.

Итак, им нужно выяснить великое множество всяческих и притом важных вопросов. И, кажется, конца нет их веселому воркованию, а если и поссорятся, надуют губы, так тут же помирятся. Вот отвернулся старый Хорват — принялся шарить в огромном старинном буфете, отыскивая фляжку с вином. Янош только того и ждал, — ведь Хорват не видит, что они делают, — и поцеловал Пирошку. Ну, а кто однажды отведал этого сладкого меда, тот отныне потерян для сколько-нибудь серьезных дел. До сих пор молодые люди только смотрели друг на друга: им доставляло наслаждение видеть, как собеседник то вдруг покраснеет, то побледнеет. Теперь же наступает вторая стадия, и вот оба они уже выжидают, следят за стариком, когда тот отвернется к окну поглядеть, не заволакивается ли небо тучами. (Чепуха! Какие теперь тучи?!)