Странный брак - [36]

Это уж проще простого. На стене висел портрет Пирошки. На нем она была увековечена бродячим живописцем в своем первом длинном платье.

Граф Бутлер решительным жестом показал на стену.

— Понимаю, понимаю… Вы пришли сюда ради моей дочери, да-с.

— Я люблю ее, — открыто признался молодой человек с глубокой задушевностью в голосе..

— Ах, так? Следовательно, не Овидия Назона, а ее… да-с, ее. Ну что ж, пока все в полном порядке, но, как говорится, audiatur et altera pars: [Выслушаем и другую сторону (лат.)] что думает обо всем этом девушка? — Старик сразу стал серьезным, и лицо его приняло строгое выражение.

— Пирошка тоже меня любит.

— Почему вы так думаете?

— Знаю.

— Откуда знаете? (И он пристально, как судья, заглянул Яношу в глаза.)

— Видите ли, я открою вам одну тайну. Вот уже пять лет, как я переписываюсь с Пирошкой, и она писала мне об этом в своих письмах.

— На корабликах? — спросил старив равнодушным тоном.

— Д-да, на… корабликах, — пробормотал граф, удивившись, что Хорвату все уже известно.

— Ну, так это еще ничего не значит, — добродушно рассмеялся старик, — коль на то пошло, и я тоже открою вам одну тайну: на этих самых корабликах, дорогой граф, с вами переписывался все эти годы не кто иной, как я сам.

Граф Бутлер смертельно побледнел и отпрянул назад.

— Это невозможно!

— Не невозможно, а так оно и есть, да-с. Моя дочь Пирошка ровным счетом ничего не знает об этих письмах. Хотите удостовериться? Пожалуйте сюда.

Хорват взял со стола письмо, которое писал, когда вошел Бутлер, и поднес к глазам графа. Яноша будто громом поразило. Он узнал почерк, так хорошо знакомый ему по тем письмам, которые приплывали на корабликах. Те же красивые и аккуратные круглые буквы, кружившие ему голову пять лет подряд.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Красная роза, белая роза

Сердце Яноша все еще сжималось от боли, а в глазах уже забегали искорки гнева.

— Милостивый государь, — заговорил он взволнованно, глухим голосом, — скверную игру вы играли со мною эти пять лет! Я прошу вас объяснить свое поведение.

Его ноздри раздувались, лицо побледнело, в глазах горел зловещий огонек, предвещавший бурю.

Хорват с восхищением смотрел на него, думая: "Какой он сейчас красивый! И почему нет у меня такого сына?!"

— Ну-ну-ну, молодой человек! — покровительственно улыбнулся Хорват, сохраняя олимпийское спокойствие. — Вы слишком горячитесь, да-с, но я не могу порицать этого, ибо juventus ventus… [Юность ветрена… (лат.)]

— Никаких "ventus"! — язвительно оборвал его граф. — Вы стали дворянином, а дворяне, даже убеленные сединами, не вправе отделываться латинскими поговорками.

Старик Хорват и бровью не повел.

— Дворяне, да. Но должен вам сказать, молодой человек, что есть нечто высшее, чем просто "дворянин", — это дворянин и отец. Так вот, я — отец, и когда я увидел, что кто-то хочет найти доступ к сердцу моей дочери, да притом таким на редкость романтическим путем — журчащие ручейки, кораблики с букетиками, я вправе был подумать: "Гм, ты хочешь похитить у меня дочь? Так вот я прегражу тебе путь и посмотрю сначала, кто ты есть и что ты собой представляешь!"

Молодой граф склонил свою красивую, изящную голову в знак того, что подавлен этим аргументом.

— В течение пяти лет я переписывался с вами, стремясь одновременно и не вызвать у вас подозрений, и проникнуть в духовный мир моей юной дочки. Умудренный долголетним житейским опытом, я играл с вами… да что я — с тобой, мой сын. Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, чтобы я называл тебя на "ты", как мы уже давно делали это в письмах?

Тут граф поморщился, словно от боли, — так тяжела была ему эта шутка, однако не проронил ни слова, с нетерпением ожидая, что последует дальше. Голова его кружилась.

— Пять лет — большой срок, мой сын, и за это время я хорошо узнал тебя. Такова была моя непреклонная воля: самому выбрать жениха для своей младшей дочери. И вот я выбираю тебя, да-с!

Он с любовью простер к Яношу руки и обнял его. Граф печально смотрел на старика, ничего, казалось, не понимая.

— Черт возьми, да что с тобой? Почему у тебя такая кислая физиономия, будто ты не свататься пришел, а на похороны? Разве так должен выглядеть получивший согласие жених, а?

— Вы разрушили мои самые сокровенные мечты, — ответил граф Янош с выражением глубокой грусти на лице, — и я боюсь, что мой визит к вам был бесцельным. Прошу прощенья и…

— Чепуха! А Пирошка?..

— О, она почти не знает меня. Да ведь она, по сути дела, совсем другая девушка, незнакомая мне, и, уж во всяком случае, не та, какую я знал, все существо которой я постиг за эти годы и хранил в своем сердце.

— Не будь фантазером, мой дорогой. Что случилось, того не поправишь. Помочь делу можно было бы теперь лишь одним путем. — И под серебристыми усами старика заиграла добродушная улыбка.

— Как? — машинально спросил молодой человек.

— Если б ты взял в жены меня, но, думаю, такой modus vivendi [Образ жизни (лат.)] вряд ли бы тебе понравился.

Тут уж и Янош улыбнулся.

— А потом, видишь ли, верно, конечно, что с тобой переписывалась не Пирошка, но верно также и то, что она желала этого. Первый кораблик, который принес записку, предупреждавшую, чтобы ты не ходил больше в Бернеш, иначе тебя там схватят, она сама пустила на воду. Заметив кораблик, я выловил его и, ни слова не говоря ей, переписал записку своим почерком; ее же я никогда больше не подпускал к ручью, огородив эту часть сада.