Странные встречи славного мичмана Егоркина - [6]

– Сколько портов посетил наш сорокопушечный фрегат, построенный в Соломбале из доброго архангелогородского дерева, скольких пиратов отправили на галеры, а их суда на дно отправили и дымом развеяли!

И, вот, после жаркого боя с кровавым беспредельщиком – берберийским пиратом в Срединном море, вдруг погасло мое сознание. А когда просветлело, то оказалось, что за какие-то не то – грехи, не то – заслуги, и сам до сих пор не понял, я был определен в Корабельные.

– Кем определен? – опять спросил Егоркин.

– А кем надо! – отрезал Афанасий.

– Вот как оно вышло! – протянул Егоркин понимающе. И поддержал старого канонира – иной раз сам не помнишь, куда тебя может занести – друзья если только утром когда расскажут!

– Я не в том смысле! – покраснел Корабельный, – здесь совершенно другое!

– А я – что? Упрекаю? Да не в жизнь! Уж мне ли..? – открестился Палыч.

– Понимаешь, в чем штука-то? Вот служат люди на корабле, разные люди-то, много лет служат! И давно уже замечено было, что у каждого корабля, пусть по одним чертежам, пусть на одном заводе построенным, как братья, похожих, но судьба своя, характер свой! Одни еще на стапеле винты теряют, других молния бьет, пожары всякие да взрывы, ход и управление теряют в тихую погоду. А другие, как богатыри, и шторм им – нипочем, и бой им, как праздник! Да, разные дела творились!

Проделки Афанасия Лукича Корабельного

– Раньше чем моряки бурю отпугивали? – продолжал Корабельный. – Ага, знаешь! И верно, на форштевень помещали фигуру обнаженной красавицы. Скульптуру, это если по-вашему! А Нептун глянет, залюбуется и пощадит корабль. Или наоборот – если кто какую безвкусицу присобачат туда, пусть и дорогую, золоченную! Тогда осерчает он и уж мало недотепе не покажется! Вот так! А хороший Корабельный и с самим морским царем договориться может! И буря корабль обойдет удивительным образом, по самому краешку!

– А сколько всего надо экипажу знать? – обстоятельно рассказывал Афанасий, штопая старый теплый «тельник»: – В море дело такое – один прошляпил, а остальные могут погибнуть. Один струсил, не выстоял – а кораблю – полный абзац! Разве не так? Опять же – один по своему свинству заразился чем-то в дальнем порту – а всей команде болеть. Или – вообще – по досточке за борт в парусиновом мешке с ядром в ногах, за ним – весь экипаж – по очереди! Тьфу! Тьфу! Тьфу! – не к ночи будь сказано! – испугался Корабельный и продолжал:

– Вот если нормальный Корабельный на борту, то он кого надо вовремя разбудит, кого надо в нужный отсек заведет, да и глаза откроет! Но Боги всегда любят тех, кто сам двигатели проверит, с изоляцией разберется, обшивку исправит, да механизмы смажет!

– Да и хозяйство корабельное бережет! – встрял пушистый Митрич: – Помнишь, как одни ухари-контрактники в трюме баталерку с консервами взламывали, а Афанасий как заорет с подволока: «Пошто, тать, замок пилишь!» – да и уронил на него переноску… Прямо на голову! Снайпер, блин!

– Да, штаны-то он так и не отстирал – выбросить пришлось, а второй так и уволился заикой. Да и спит до сих пор при свете, вздрагивает! – с удовольствием вспомнил Афанасий Лукич.

– А как работяге-то в заводе, когда тот пришел медь пилить, на ухо пошептал? Красота! Как рванул-то бедолага, всю медь свою ворованную оставил, да и инструмент потерял. Кстати, чистый адиот был – хотел магистраль под давлением пилить, сволочь! – осуждающе покачал головой старый канонир.

– Потеряешь, когда ты перед ним пайолу открыл и прямиком в колодец конденсатосборника и отправил… ай-ай ай! Как раз весь туда он и поместился! – покачал головой кот, – а там масло, топливо, грязь… Эх, и видок же у него вышел, еще тот! Запомнишь тогда сразу, где правда, а где – кривда… – дополнил кот Митрич.

– Еще бы, говорящего кота узрел, который отправить его на корм к крабам обещал!

– Сам виноват! Не фиг было мне «брыськать»! – оправдывался котяра, щуря свои пронзительные, до самой души, глаза. Так, мичман, мы и бережем свой корабль – сощурил Митрич свои, горящие волшебным огнем, изумрудные глаза.

– Надо бы мне, из чистого человеколюбия, сказать – жестоко, но – не скажу. Поделом! – поддержал Палыч Афанасия.

– А как он проверяющих-то не любит! – озорно хлопнул белыми лапками по своим ногам, в мохнатых штанах, Митрич.

– А кто же их любит-то? – удивленно поинтересовался Егоркин.

– Да уж, не мы с Митричем. Это точно! – подтвердил Корабельный. – Было дело, пришел один ретивый и давай – то не этак, а это – не так! Перо гусиное, тудыт его тремя шлагами вокруг канифас-блока!!! Так я сделал так, что он своей новенькой шинелью и штанинами фасонистых брюк добрый фунт жирной смазки собрал! Долго его потом оттереть пытались! Да куда там! Солидол отечественный, густой. Жирный, да такой качественный и свежий попался! Я-то знал, куда его подвести! До проверки ли военного имущества, если свое кровное накрылось! А тем временем – проверке – каюк, и пошел он с корабля не солоно хлебавши, ничего не записавши!

– А как другой товарищ, который нос свой везде совал, на командира все копал? Как ты ему ловко ногу-то сломал?

– Ну, скажешь тоже – сломал! Что мичман подумает? Даже не вывих у него – так, легкое растяжение! А что, пусть себе проверяет, но без злого умысла! Ишь, выслужиться захотел! Да и знать надо, как по трапам спускаться – я ему глаза не отводил, крышечку в палубе только чуть приоткрыл, а он сам в открытый-то люк и провалился – видеть бы должен, коли моряком называется! Мордой вперед с трапа спускаться надо, а не диаметрально-противоположной консолью!