Странности начинаются с самого утра - [2]

А он не играл, «всё на полном серьёзе» — как любил говаривать сам Вовка. Мальчик не отличал ещё жизнь от игры, а игру от жизни. Овраг — прибежище фантазёров, весьма странное название для целой страны, что представлял собой огромный пустырь перед домом номер 45 по улице Островитянова. Есть много в мире, друг Горацио… Никого, однако, не удивляет обратное — великая страна, превращённая кучкой проходимцев в пустырь, в гигантскую свалку, яму для отбросов.

И хотя Вовка носился с палкой в руке по бетонным плитам новостроек, для него это были дворцы, крепости, лабиринты, скалы, но никак не стены теплотрасс. «Мастер слова и клинка» — так пел незабвенный Цой, впрочем, десять лет спустя. На экранах столицы отгремел Делоновский Зорро, он сменил героев Жана Маре. Мальчишки увлечённо рубились на мечах, защищая Фермопильский проход, вели сражения на самодельных плотах в грязном пруду. Славная пора мушкетёров и флибустьеров, детство, окончательно утраченное, первое и последнее детство. Зачитаны до дыр и масляных пятен Беляев, Обручев, Жюль Верн и Вальтер Скотт, Конан Дойль и Ефремов. Не потому ли, когда внезапно открывалось окно и мама потусторонним голосом звала сына домой, прерывая игру и вторгаясь по праву Бога в святая святых, не потому ли на глазах наворачивались слёзы и становилось невыносимо душно. И как не хотелось возвращаться! Мир игры казался куда естественней, красочней и притягательней, чем будни реальности. Помните!? Так было. Но уже не будет никогда!

Топографические карты Оврага на листе из альбома к уроку рисования. Учительнице не нравились злобные зелёные твари, которых Вовка любовно вырисовывал. Вот и теперь в Третьей палеонтологической экспедиции он искал отпечатки динозавров, и нашёл, но нечто другое…

Очистив штуковину от грязи, Вовка не спешил похвастаться находкой перед родителями — они слишком повзрослели и давно уже не испытывали восторга при взгляде на содержимое письменного стола сынишки. Он поковырял трещинку на крошечном экране и нажал кнопку со знаком «минус».

И мгновенно всё завертелось у него перед глазами, расплылось, утратив какие-либо очертания и потеряв цвета. Вовка хотел было глубокомысленно поковырять в носу, да хотения оказалось мало. На месте носа мальчик ничего не обнаружил, да и почесать его, увы, тоже нечем. Как естествоиспытатель, он, конечно, огорчился бы, но и это ему не удалось, поскольку и Вовки то самого больше не было. И ничего не было.

Как понять «НИЧЕГО»? И есть ли оно на самом деле? Почему оно «есть» — если само по себе — «НИЧТО»? Значит, его нет? Или «НИЧТО» есть и нет одновременно?

Страшная пелена рассеивалась. Мальчик вынырнул из неё столь же внезапно, как и провалился. Да, пожалуй сейчас он мог бы различить непонятные сгущения и зоны разрежения в этом. Мог бы, если б существовал.

«O!»— простонал, прошептал, проорал, произнёс он. «О!» — новое имя. Так его звали. Значит, кто-то звал.

«А!» — откликнулся НЕКТО.

«ОА!» — бессознательно повторил он, тысячу раз «ОА», и с каждым криком всё отчетливей и отчетливей из-за спадающей пелены проступали какие-то контуры. «ОА! ОА!» — возвращалось совсем было утраченное ощущение самого себя и мира. ОА!

Яркий свет пробивался сквозь плотно сомкнутые веки.

— Привет! — услышал Вовка и открыл глаза. Перед ним стоял голубоглазый крепыш и словно ждал отзыва на пароль.

— ОА! — ответил он.

— ОА! Я ро Гошка! Гоша Ковалев! — представился крепыш, при этом он вынул ладонь из кармана видавшей виды коричневой куртки и многозначительно протянул её Вове.

— Меня зовут Вовой! — ответил тот рукопожатием.

— А, так ты из этих, ю ро го? — спросил Гошка с явным чувством превосходства.

— Кто? — не понял Вовка.

— Верни мне машинку, пожалуйста! Только ты никуда больше не нажимай! — убедительно произнёс мальчик.

— Она что, твоя? — последовала немедленно реакция.

— Папина. Это имитатор, базовая модель. А я посеял — теперь сильно влетит.

«Штуковина стоящая!» — подумал Вовка, но, смерив взглядом дошколёнка (пацан ещё!), пожалел его.

— Бери, и больше не теряй!

— Слушай, Вовка! — совершенно успокоившись, бесцеремонно продолжал новый знакомый, — А ты кота здесь рыжего не видал?

— Тоже твоя работа?

— Моя, — согласился тот и добавил совершенно незнакомые слова — Обыкновенное фазовое преобразование состояний. Старость — Молодость, Будущее — Прошлое.

Гошка снова извлёк машинку из кармана и указал на кнопку со стрелкой по диагонали.

— Смылся твой кот! Ищи-свищи.

— Плохо! — серьезно огорчился пацан, и Вовка опять пожалел его — Ну, Ао, тогда, я ара у одго!

— Подожди! А на каком языке ты говоришь? И что такое «вазофое образование»?

— Приходи вечером во Двор, узнаешь! Я буду ждать! Ао! — тут Гошка рывком снял с головы воображаемую широкополую шляпу и раскланялся с достоинством мушкетёра.

— Ао! — машинально произнес Вовка.

Тёплым летним вечером на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике, стиснутом стенами домов нового жилого массива, на скамейке, выкрашенной в стандартный зелёный цвет, сидел человек. Хотя прошедший день выдался на редкость жарким, на нём был серый пиджак с коричневым не в тон галстуком и безукоризненно белая, сильно накрахмаленная сорочка. Неуверенное, немного детское выражение белёсых глаз выдавало близорукость, а полоска на переносице свидетельствовала, что он лишь недавно снял очки, которые торчали из нагрудного кармана пиджака. Во всём его облике было что-то от машины, остановившейся на минуту лишь для того, чтобы вновь начать размеренное движение. Человек находился в том состоянии, которое принято называть задумчивостью, и редкие прохожие лишь слегка нарушали его спокойное блаженство. Прошедший день, как и многие другие, был бы ничем для него не примечателен, это был бы один из тех дней, которые пролетают так быстро, что от них в памяти остаётся серая пелена, однако странности для Станислава начались с самого утра.