Странница - [48]

— О Трехмирье не проси. Уж прости, я в данном случае думаю не о тебе или Владыке, а исключительно о себе. Я не хочу до конца своих дней гадать, какой смертью ты умер, и понимать, что я тебя на смерть проводила и платочком вслед помахала. Я уж молчу о том, что это глупо — возвращаться, чтобы мстить. Не спорь. Ты хочешь именно мстить. Я в этом не участвую.

— Я ведь могу и…

— Устроить светопреставление здесь? Чтоб тебя здесь убили на радость Владыке и Ариане? Я слышала, что эльфы терпеливые. Ты всего несколько месяцев здесь, а хочешь, чтобы афганский синдром прошел.

Гарвин не понял, и Лена долго рассказывала ему и про афганский синдром, и про вьетнамский, и про чеченский, и про потерянное поколение после первой мировой, и про вторую мировую, и про Аушвиц и Майданек, и про Холокост, и про многие миллионы погибших… Даже охрипла. Ничего. Не он один прошел через ужасы войны. Здесь таких больше сорока тысяч. Виана вот например. И вообще, что-то же надо ему говорить, что-то же надо делать, если его переклинило на своей некромантии, если комплекс у него, а психоаналитики здесь не водятся…

Стоп. Или она не русская? Какие психоаналитики, когда есть друзья за рюмкой чаю…

— Пойдем к нам, — предложила Лена. — Я устала ходить. Да и есть хочу. Ты не проголодался?

Гарвин кивнул. Черт возьми, он даже внешне отличается от остальных. Какая-то печать. Такими эльфы были в первые дни после эвакуации, и то не все. Сосредоточенные холодные лица, злые светлые глаза…

Маркусу она велела раздобыть вина — где угодно и как угодно, и раздобыл он примерно за тридцать секунд: позаимствовал у посла, а поздний обед сплошь состоял из подношений эльфов: нечто вроде ряженки, простокваша, сметана, плавно переходящая уже в масло, хрустящие булочки и любимые Леной рулетики. Гарвина тоже поразило, что ей они нравятся: простая солдатская еда, примитивный вкус. Но вот смешно: именно эта мелочь как-то их сблизила, потому что он тоже рулетики любил. Маркус глянул вопросительно: мне исчезать? — а Гарвин махнул рукой, сиди, мол, стерплю человека рядом.

В общем, Милиту не повезло. Он заглянул через окно в пустую комнату с нетронутой постелью и культурно вошел через дверь. Ему тоже налили. Странный был разговор. Удивительно странный — говорили о войне, и Лена тоже говорила о войне, хотя видела ее только по телевизору, и это были чужие войны… Собственно, о войне как таковой она говорила только то, что слышала от других или читала, больше — о своем отношении к войне. Еще удивительнее было то, что мужчины ее слушали. Милит с Гарвином по какому-то поводу чуть не разругались, перешли на эльфийский и, наверное, вовсе не комплиментами обменивались, пока Лена на них не прикрикнула, потом Маркус увел Милита остывать на воздухе, а Лена и Гарвин, маг, год воевавший в одиночку против огромных армий, продолжали говорить, уже обо всем: о мире, о любви, о дружбе — и странным образом понимали друг друга. Вино этому немало способствовало. Надо будет потом извиниться перед послом за непредумышленную кражу.

Гарвин действительно боялся своей ненависти к людям. Боялся сорваться и помешать планам Лиасса. Боялся, что невозможность истинной клятвы помешает королю ему поверить. Боялся давать эту клятву только из страха нарушить ее под давлением каких-то обстоятельств и этим уничтожить доверие короля к эльфам Лиасса. Бесстрашный воин боялся самого себя.

Ушел он только рано утром, когда уже рассвело. Маркус в обнимку с Гару крепко спал, сидя на крыльце. Забавно было: человек и пес приоткрыли по одному глазу, проводили взглядами эльфа и приготовились спать дальше. Лена потрясла Маркуса за плечо.

— А в кроватку не хочешь?

— Все равно вставать скоро, — добродушно проворчал он. — Ну что? Помогло?

— Вряд ли, — вздохнула Лена. — Но хоть выговорился. Я не психоаналитик все-таки.

— Кто?

— Психоаналитик. Врач. Доктор. Лекарь. Целитель. Тот, который не тело лечит, а душу.

— Не лечишь душу? — переспросил Маркус. — Хотелось бы мне знать, каким образом ты тогда ухитрилась не только шуту мозги вправить, но и мои в порядок привести. Ладно, ладно, молчу, тебе виднее, ты не этот… аналитик, ты пустая, вздорная, никчемная бабенка… Э-э-э, драться-то зачем!

* * *

С послом Лена, кстати сказать, поговорила сразу после просьбы Лиасса, не вдаваясь в детали, чтоб не пугать посла словом «некромантия», объяснила, что по неким магическим причинам Гарвин опасается, что может нарушить истинную клятву, но готов дать любую другую, какую потребуют маги людей. Посол только потребовал, чтобы Гарвин не покидал лагеря и тем более не появлялся в Сайбе, что Гарвина очень устраивало. Лене посол просто поверил. Тот же стереотип: Светлая знает, что делает. А Светлая ничегошеньки не знала, хотя и что-то делала.

В честь второй годовщины пребывания в Сайбии Лиасс объявил массовый выходной день и большой праздник. Прибыли король с королевой и немаленькой свитой. Оба правителя не любили обязаловки, поэтому быстренько провели положенные ритуалы и приступили к неофициальной части. Лена знала, как готовился Лиасс к этому событию, знала, что он установил мощную магическую защиту, что доверенным эльфам было поручено без долгих разговоров отлавливать всех незнакомых и складировать их в тихом и крайне защищенном месте для дальнейших разборок, да и вообще эльфы веселились, но при этом и бдили тщательно.