Страницы жизни - [43]

Прочитана последняя страница. Дневник только начат, но производит большое впечатление. Кладу его на место. Осипов и Дубенец продолжают спать.

Я тоже закрываю глаза, стараясь уснуть. Но, видимо, нервное напряжение сильнее сна. Полежав еще около часа, встал, умылся, надел китель и вызвал командиров и политработников.

Когда все собрались, очистил квадратный участок земли от листьев и веток. Палкой начертил план населенного пункта Журавы, о котором имел точное представление благодаря подробному докладу О. сипова и Дубенца.

— Атакуем деревню двумя отрядами. Один будет в резерве.

Каждому командиру дал конкретное задание, указал, где и какими силами наступать. Атаку назначил на пять часов утра. К двум часам ночи подразделениям надлежало занять исходное положение.

Затем направился к генералу Степанову. В последние дни он плохо себя чувствовал. Разыгралась старая язва желудка. Нужна была диета, а как ее соблюсти в наших условиях? Степанов спасал себя лесными ягодами, заваренными в кипятке, и киселями, которые из тех же ягод готовила ему заботливая Елизавета Ершова.

Когда я подошел к нему, генерал лежал на земле скорчившись. Его одолевал очередной приступ.

О своей тяжелой болезни он мне ничего не говорил. Узнал я об этом недавно от других и только тогда понял, что это мучительная болезнь сделала его раздражительным, порой не позволяла здраво осмыслить происходящее. Сейчас я глубоко сочувствовал Степанову и в душе сожалел, что так резко разговаривал с ним при первой встрече.

— Как, старина, дела?

— Плохи, Иван Васильевич. Думаю, здесь и помирать придется. Найдется какая-нибудь чернильная душа и запишет в донесении: генерал Степанов умер тогда-то, не в бою погиб, а умер бесславной смертью..

— Зачем городишь такую чепуху? Немцев бить надо, а он о смерти толкует. Рановато, друг. Давай лучше о жизни поговорим. Будем надеяться, что хворь пройдет, ведь боль всегда уступает место покою.

— Это-то верно. Но мне, пожалуй, пора подводить черту.

Стараюсь отвлечь генерала от грустных мыслей. А ничто не действует. Со лба Степанова стекают струйки пота, больной через силу стирает их вялой рукой.

За последние два дня генерал резко сдал и стал походить на глубокого старика. Глаза его потускнели, лицо приобрело пепельный цвет, разговаривает он с трудом. Ему необходима квалифицированная медицинская помощь, нужен врач. А где его взять? Мы делаем все возможное в наших условиях, чтобы как-нибудь облегчить человеку страдания. Но лес и плащ-палатка не могут заменить госпитальной койки. К тому же нам нельзя долго сидеть на одном месте, приходится продвигаться к линии фронта. Правда, если Степанов не может идти, его осторожно переносят на плащ-палатке. Однако и такие передвижения отражаются на здоровье.

Наша беседа явно не клеилась. Поэтому я обрадовался, когда Крицын предложил:

— Товарищ генерал, может, чай приготовить?

Адъютант быстро развел небольшой костер, по обе стороны вбил сучковатые палки, положил перекладину и повесил котелок с водой. Вскоре она закипела. Крицын бросил туда горсть ягод, и вода приняла темно-коричневую окраску. Затем налил кипяток в две кружки. Одну поставил около Степанова, другую протянул мне. Из полевой сумки достал кусок сахару и ловко расколол его пополам.

— Как говорили в старину: чай Высоцкого, а сахар Бродского, — едва слышно произнес Степанов, и губы его чуть-чуть улыбнулись.

— А у нас, брат, чай лесной, а сахар запасной.

В ответ Степанов что-то еще пробормотал, сделал несколько глотков, потом протянул кружку Крицыну и закрыл глаза. Ему трудно было даже говорить.

Я отошел от. генерала, угнетенный его видом и удрученный сознанием, что бессилен ему помочь.

Точно в назначенное время два отряда, которым предстоял бой за Журавы, заняли исходные позиции на опушке леса. Начальник штаба подполковник Яблоков докладывает, что в боевую готовность приведен и третий отряд. В случае надобности он придет на помощь.

Вместе с Яблоковым, Стрельбицким, Осиповым и еще несколькими командирами обходим подразделения. Отрадно, что везде царит наступательный дух. Слышны меткие шутки. Кто-то вполголоса напевает злые частушки о Гитлере и его грабьармии.

В стороне от других два бойца. Они так увлечены разговором, что не заметили нас.

— Эх и соскучился я по своей, — говорит один.

— А хороша она? — в шутку интересуюсь я. Боец вскочил, привычным движением расправил сборки на гимнастерке, взял под козырек и гаркнул:

— Так точно, товарищ генерал, жена у меня замечательная.

— Как ваша фамилия?

— Красноармеец Морозов.

— Не торопитесь домой, товарищ Морозов. Мы еще в Берлине не были. Там, если пожелаете, мы вас на немке женим.

— А по мне, товарищ генерал, лучше моей Ольги нет. Не знаю, какие там красавицы в Германии, а только глаза б мои на них не смотрели. Знаете, как узнал, что идем сегодня в наступление, на сердце легче стало. Прямо скажу — умирать неохота. Может, и меня в той деревне смерть ожидает. Но не о ней дума моя сейчас. Авось мимо пройдет. А вот руки чешутся. Не терпится фашистов бить. Я, товарищ генерал, так думаю, ни один патрон зря не выпущу. Стрелять немало приходилось: и на Халхин-Голе, и когда на карельском фронте воевал, и теперь уложил нескольких гитлеровцев, так что глаз наметан.