Страница найдена - [39]

Когда я осталась в колготках и лифчике, у него зазвонил телефон, этой секунды замешательства мне хватило, я из-за всех сил толкнула его, он слетел с дивана, и я побежала в ванную, она у нас запирается, забежав и защелкнув шпингалет, я просто упала, ноги не держали, я не поняла, как вообще добежала. Он пару раз постучал и сказал: «Ты больна, тебя надо вылечить», чтобы я выходила по-хорошему, а то он сделает это потом. Поймает меня на улице и затащит за гаражи.

Минут через пять он перестал стучать, дверь хлопнула. Я сидела в темноте и прислушивалась, он действительно ушел или просто хочет, чтобы я открыла дверь. Не знаю, сколько я там просидела. Вышла, когда зазвонил домашний телефон, на улице уже начало темнеть…

Слово «корректирующее» в термине «корректирующее изнасилование» стоило бы поставить в кавычки. Оно может привести к телесным повреждениям и душевным травмам. Но (как и пытки, и электрошок, и пост, и молитва, о чем мы говорили ранее) не в силах изменить сексуальную ориентацию.

Хана Корчемная, «Дети-404»:

– Все мои респондентки без исключения говорят о том, что изнасилование не сделало их натуралками. Более того, большинство разговоров на эту тему дополнялось подобными замечаниями: «Раньше я просто не интересовалась мужчинами как потенциальными партнерами, теперь же я их всех просто боюсь/избегаю/ненавижу».

Когда речь идет о лесбиянках, мифология насильников разнообразна и стереотипы доходят до взаимоисключающих. Например: причина лесбийства у женщин – «неправильный» гетеросексуальный опыт, в том числе и изнасилование, однако исправить лесбийство можно «правильным» гетеросексуальным опытом, в том числе и корректирующим изнасилованием. Но я бы хотела обратить внимание на самый опасный из них, на мой взгляд, который как раз и вносит подтекст изнасилования в гораздо большее количество ситуаций, чем мы привыкли думать.

Бытует мнение, что толерантность к лесбиянкам гораздо выше, чем толерантность к геям. С завидной периодичностью мы слышим от мужчины высказывания вроде «когда я смотрю на двух влюбленных парней – меня тошнит, хочу им врезать, а вот вид целующихся девушек меня совсем не отталкивает!» и радуемся какой-никакой, но широте взглядов человека. Но эта доброжелательность обманчива: она зачастую порождена порноиндустрией, где лесбийские сцены придумываются с расчетом на потребителей-мужчин и недвусмысленно прочитываются как намек на групповой секс одного мужчины с двумя женщинами. Это не терпимость к образу жизни лесбиянок, а фантазирование о них как о сексуальных объектах для собственного пользования. Поэтому приведенную выше фразу, к сожалению, вполне правомерно понимать как «геев я хотел бы избивать, а лесбиянок – насиловать». Парадоксальным образом порнокультура искажает лесбийскую идентичность, представляя гомосексуальных женщин «на все согласными развратницами». И вот уже мужчина, чья сексуальность деформирована этими стереотипами, уверен, что случайно попавшие в его поле зрения женщины целуются не сами по себе, а чтобы услаждать его взгляд. И следовательно, для них не может не быть лестным его внимание…

Такое восприятие лесбиянок отнюдь не ново. Лауреатка Нобелевской премии по литературе (2007) Дорис Лессинг в книге «Золотая тетрадь» пишет об Англии 1950-х годов:

«Нет. Если бы мужчины считали нас лесбиянками, это бы их привлекало, они бы буквально роились вокруг нас. Все мужчины, которых я знала, говорили о лесбиянках с каким-то смаком – или откровенным, или подсознательным. Это один из аспектов их немыслимого тщеславия: каждому из них нравится видеть в себе спасителя этих заблудших женских душ».

При этом, судя по данным моего исследования, романтический проект спасения направлен чаще всего на «заблудшую душу», соответствующую канонам женской красоты. Мои респондентки сообщали мне, что даже если в ответ на их камин-ауты интересующиеся ими мужчины заявляли о своей толерантности, то все равно продолжали навязывать им свое общество, писать письма, дарить подарки и не принимали возражений, порой игнорируя и то, что девушка состоит в однополом партнерстве. Будущий насильник пользуется тем, что его сталкинг (преследование), как правило, получает одобрение от окружения девушки: намерение добиться и завоевать считается приемлемым мужским ухаживанием, в то время как женский отказ трактуется как закон жанра флирта и потому не воспринимается всерьез. «Мать пригласила его в дом, узнав, что он меня преследует, – рассказывает Н., которой на тот момент было 14 лет. – Не имела представления, что так можно сделать [обратиться в полицию. — Х. К.]. Никто не считал его действия чем-то ненормальным. Все оправдывали его, в том числе и школьный психолог: я должна его понять, не отвергать. Он больной человек, он хороший мальчик, он мой последний шанс. А [он говорил, что] я слишком умная, я какая-то не такая, я глупа, потому что не читала Пруста и Набокова, мне надо прочесть „Лолиту“, я мало уделяю ему внимания, он покончит с собой, если я повешу трубку».

Если же такая девушка оказывает сопротивление, риторика насильника меняется, под рыцарской бархатной перчаткой показывается железная рука, а спасательский рейд оборачивается карательной акцией: женщина должна знать свое место и не нарушать предписанных ей обществом правил поведения, и уж тем более – «соперничать» в чем-то с мужчиной. Показательно также, что принуждение женщины и боль женщины настолько давно и устойчиво сексуализированы и эстетизированы, это уже общее место, будто чуть ли не каждая женщина в глубине души мазохистка и жаждет «игры в изнасилование», и лесбиянка не исключение. Поэтому мужчина может расценивать сопротивление девушки как элемент игры либо как нечто естественное, и его азарт только усилится.