Страна смеха - [65]

— Она действительно была в сумасшедшем доме?

— Нет.

— Нет — и все? Ничего не добавишь?

— Томас, ну как она могла быть в сумасшедшем доме, если она одно из отцовских творений? Ты сможешь все узнать, как только начнешь читать дневники.

Я оказался прав насчет биографа из Принстона, когда говорил, что он приехал не в то место и не в то время. Гален ревностно хранил свою тайну, и никто этому парню не собирался ничего рассказывать. По словам Анны, он пробыл несколько недель, рвал и метал, а потом сгинул в направлении Калифорнии, где, как говорил, собирался работать над академической биографией Р. Крамба[102].

Но потом началось. В последние два года в Галене все пошло наперекосяк. Один человек, который должен был дожить до девяноста лет и мирно умереть во сне, был убит током, когда проходил под линией электропередачи и на него упал провод. Ему было сорок семь. Один ребенок, который должен был обожать кукурузу, смотреть на нее не мог без тошноты. Женщина, превращенная в бультерьера, вдруг принесла помет из девяти щенят. Ни с кем из собак такого раньше не случалось — ни одна и не должна была щениться.

Засунув под мышки озябшие руки, я в энный раз зевнул:

— И что пошло не так?

Анна держала в руках пустую чашку, постукивая по ней ногтем.

— Отцовские силы начали слабеть. Выдыхаться. В одной из своих тетрадей он писал о такой возможности. Потом сам прочтешь, но в двух словах я тебе расскажу прямо сейчас. Он говорил, что после его смерти могут произойти две вещи. Одна — что все им созданное может тут же исчезнуть.

— Эту часть я читал. — Я по-прежнему держал в руке тетрадь и продемонстрировал ее Анне.

— Да. А вторая возможность — что все будет в порядке, поскольку он наполнил их такой… — Она сжала губы и на мгновение задумалась. — Он наполнил их таким жизненным духом, что они смогут существовать даже после его смерти.

— Так ведь и произошло. Верно?

— Да, Томас, так все и было до позапрошлого года. До тех пор все шло идеально. Но вдруг события пошли не так — о некоторых я тебе рассказала. Но отец предвидел и такую возможность. Он написал об этом все в той же тетради, которая у тебя.

— Просто расскажи мне, Анна. Я сейчас не в настроении читать.

— Ладно. — Она поглядела на чашку, словно не понимая, как та оказалась у нее в руках, поставила на кофейный столик и резко отодвинула от себя. — Отец был убежден, что раз он сумел создать население Галена, то, если умрет, кто-нибудь где-нибудь сумеет воссоздать и его.

— Что? — По моей спине пробежали уже не мурашки, а ледяные ящерки.

— Да, он верил, что его биограф… — Она замолкла и приподняла брови, глядя на меня, его биографа. — Если его биограф будет достаточно хорош и правильно напишет историю его жизни, то сможет воскресить отца.

— Анна, господи Иисусе, ты говоришь, что это я? Ну, ты сравнила — скипидар с яичницей! То есть Божий дар с яичницей! Твой отец был… был… не знаю. Богом. А я?

— Томас, ты знаешь, почему я позволила тебе так далеко зайти?

— Даже не знаю, хочу ли я знать. Ладно, ладно, почему?

— Потому что ты обладаешь первейшим, по отцовскому мнению, необходимым качеством — ты одержим Маршаллом Франсом. Ты вечно твердишь, как важны для тебя его книги. Его творчество для тебя почти так же важно, как для всех нас.

— Ой, Анна, брось! Это не одно и то же.

— Постой, Томас. — Она вскинула руку, словно регулировщик. — Ты этого не знаешь, но с тех пор как ты написал первую главу, все в Галене пошло по-прежнему. Все написанное в дневниках стало опять сбываться. Всё — а смерть Нагеля была просто последней по времени.

Я посмотрел на нее и уже открыл рот, но сказать было нечего. Только что меня наградили самым безумным комплиментом в жизни. Моя душа застряла в лифте где-то на полпути между блевотным страхом и тотальной эйфорией. Боже, а что, если Анна права?

Глава 7

Мы продолжали работать, но теперь Саксони полностью устранилась от биографии. Она вырезала трех марионеток или же читала «Змей Уроборос» Эддисона[103].

Я по-прежнему ходил к Анне, но только днем, и задерживался там не дольше, чем до полшестого. Потом собирал свой коричневый портфельчик и бред домой.

Но самая мучительная проблема — я никак не мог решить, выкладывать ли Саксони все начистоту о Франсе и Галене. Иногда мне становилось невыносимо держать это в себе, скрывать от нее. Но я знавал людей, угодивших в психушку за куда более безобидные чудачества, так что предпочитал дождаться какого-нибудь развития событий, прежде чем трепать языком.

Над городом пронеслась пурга и припорошила все толстым белым слоем. Как-то днем я вышел прогуляться и увидел трех кошек, игравших в чехарду на чьем-то неогороженном участке. Они веселились настолько самозабвенно, что я остановился посмотреть. Через пару минут одна из них заметила меня и замерла как вкопанная. Все трое повернулись ко мне, и я машинально помахал им. Едва слышным шепотом над снежной белизной разнеслось их мяуканье. Лишь через несколько секунд до меня дошло, что это они так здороваются.

Впрочем, все в городке теперь стали со мной откровенны. Несколько месяцев назад я недолго думая сбежал бы от такой откровенности куда глаза глядят, но теперь лишь понимающе кивал и пробовал очередное овсяное печенье очередной Дебби — или Гретхен, или Мэри-Энн…