Страна Прометея - [55]

Но будущие он простить не мог!.. А грехи накоплялись со скоростью соединения соды и кислоты. Заурбек не мог, находясь в кругу друзей, удержаться от шалости. Сегодня он придумывал качать в классе толстяка-немца, преподавателя немецкого языка, по случаю очередной речи Вильгельма о победах немецкой культуры. Завтра он устраивал грандиозный пикник в окрестных горах с танцами, кострами, вином и – главное – стрельбой. Послезавтра помещал в газетах статью, направленную против тех, кто не берет взяток. «Не берущие взяток, – писал Заурбек, – являются нарушителями древних традиций. Во имя порядка, мы требуем их изгнания из административных учреждений и учебных заведений…» За то, что в присутствии начальника области во время пения приезжей знаменитости он с галерки крикнул разговаривающим первым рядам: «Молчать!» – его изгнали из училища. Почти год прошел в невольном ничегонеделании, прежде чем хлопоты родных о приеме Заурбека в прославившееся на весь Кавказ своими беспорядками Т.Х.Ш. [58] реальное училище увенчались успехом. Т.Х.Ш. реальное училище заслуживает бессмертия. Именно к этой, отнюдь не «тихой» пристани устремлялись взоры всех исключенных из северокавказских учебных заведений. Сюда же прибывали и закавказские ученики, потерпевшие крушение в родных палестинах. Таким образом, между Парижской академией и Т.Х.Ш. реальным училищем может быть установлено некоторое сходство: как там, так и здесь собирались выдающиеся из рода вон люди. Правда, в Парижскую академию попадают те, кто кое-что сделал, и по преимуществу сделал плохо. В Т.Х.Ш. реальное училище поступали главным образом те, кто ничего не делал; или делал не то, что требуется от ученика средней школы. На этой почве между преподавателями и директором, с одной стороны, и учениками – с другой, происходили частые и порою кровавые недоразумения. На всю Россию прогремел случай, когда один из учеников этого училища пытался разрешить свой спор с директором, прибегнув к револьверу. Этот ученик, двадцатидвухлетний персиянин, как говорят, имел небольшой гарем. Рассказывают, будто редкий из учеников старшего класса не имел среди предметов туалета бритвы. Так что население старших классов принадлежало к породе усатых. В те времена брить усы не считалось модным.

Если спросить, чувствовал ли Заурбек себя в этой компании как рыба в воде, то ответ получится: и да, и нет. Да – потому что, сознавая себя старше своих лет, он имел здесь возможность жить, как «взрослый». Нет – потому, что он находился среди чужих, вдали от родных и родины. Следуя общему направленно, он учился плохо: «…чему-нибудь и как-нибудь». Впрочем, по истории и русской литературе Заурбек обнаружил немалые дарования. Его классные сочинения, написанные «на тему», отличались изяществом стиля, оригинальностью содержания и неподдельным остроумием. Быть может, попадись ему хороший наставник, из него выработался бы настоящий писатель-поэт. Но судьба устроила так, что преподаватель словесности не отличался ни глубиной знания своего предмета, ни любовью к талантливым ученикам. Собственно же с Заурбеком его отношения вылились в прямую вражду. Нужно ли добавлять, что причиной вражды была «она»? – «Ищите женщину!». О, старая французская мудрость. Ты неиссякаема, хотя и обеднел духом породивший тебя народ…

Глава III

Нюра

Я видел «ее» женщиной средних лет, матерью двух сыновей. Почему-то я нашел сходство между нею и Анной Карениной. В глазах ее светилась любовь. В глазах ее, где-то в далекой глубине, светилась невыплаканная слеза. Женщины, замкнувшие часть своей души в царстве молчания и закинувшие ключ в море, имеют такие глаза. Эти глаза хотят говорить, быть может, кричать, но… они должны, они обязаны молчать. Эти глаза желают казаться спокойными и даже веселыми, но вы видите в них свитое гнездо, и в гнезде этом живут печаль и знание того, что эта жизнь – «не та»…

Нюре было семнадцать, а Заурбеку двадцать. Она – русская, он – кабардинец. У Нюры был брат, офицер, служивший на Кубани, обремененный семьей и долгами. Он помогал платить за право учения; на жизнь и костюмы она прирабатывала уроками. Заурбек не нуждался в деньгах, хотя богатым нельзя было его назвать. У Заурбека был отец, человек суровых правил, противник браков между русскими и туземцами. Нюрин брат постоянно твердил ей о необходимости «сделать партию», т. е. выгодно продать себя. В ответ Нюра молчала. Когда до брата дошли слухи, что преподаватель словесности, сын местного купца, влюбился в Нюру, он взял из полка отпуск и приехал в Т.Х.Ш. – устраивать свадьбу. Но здесь он узнал о Заурбеке. Это разочаровало его. Зато прибытие брата подняло дух преподавателя словесности. Не будучи ни дерзким, ни смелым, он был нахален. Не обладая ни мужественностью, ни красотой, он заносился не в меру глупым ростом; прическу и костюмы носил по последней моде. Каждый, кто посмотрел бы на этого учителя, когда он шел по главной улице города, слегка подпрыгивая, вертя в руках тросточку, и склонив голову набок, непременно сказал бы себе: «Вот человек, у которого не все дома». Но он думал, что он неотразим.