Страна Прометея - [45]

– А! Искандер! – кричал он во весь голос. – Что у тебя на обед?

Ошеломленный Искандер морщил лоб, стараясь припомнить, что такое может быть сегодня у него на обед. Упаси бог, если спрашиваемый уклонялся от ответа! Жанхот такие вещи не извинял. Видя искреннее желание человека вспомнить, чем именно будет он сегодня питаться, Жанхот начинал помогать:

– Может быть, у тебя сегодня шашлык?.. Нет, говоришь?.. Ну так, вероятно, хаурма?.. Что, тоже нет?.. Может быть, чахохбили?.. А нет ли у тебя рыбы?

И таким образом к полудню он имел общие данные и, как сам говорил, «мог сообразить обстановку». Конечно, если по счастливой случайности кто-либо из знакомых как раз в этот день устраивал званый обед – задача разрешалась просто. Но представьте себе положение Жанхота, когда он доподлинно узнавал, что у Искандера готовится форель, у Бек-Мурзы зарезали барана, Гамид получил махсыму, а Батыр-Бек только что вернулся из Кизляра и привез коньяк и икру! Тут, действительно, закружится голова…

Но не надо забывать, что истинный гений тот, кто умеет сочетать элементы и из сочетания элементов делать нечто целое и новое. Жанхот был гениален… С быстротой Наполеона он взвешивал все «за» и «против» того или иного плана действий, олицетворяя полководца, начальника генерального штаба и последнего из исполнителей боевой задачи – солдата. Он немедленно выяснял, в каком положении находится форель, успели ли поставить махсыму на лед, что делают с бараном… Без всяких колебаний он овладевал волей Искандера, Гамида, Бек-Мурзы, Мурзы и Батыр-Бека. Он избирал позицию, на которой будет дан решительный бой собранному со всех сторон неприятелю.

И вот, каждый из друзей мчался за своим продуктом, а Жанхот уже оккупировал какой-нибудь грузинский духан [46], где его встречали восторженно и шумно и где предполагалось сидеть день и ночь или два дня и две ночи – смотря по обстоятельствам разыгрываемой битвы.

…Вот такого-то человека чествовал Дадаш – отец описанных мною красавиц-горянок. Конечно, за много дней до приезда Жанхота в доме Дадаша шла оживленная подготовка к встрече уважаемого гостя. Прежде всего вымыли, вымели, вычистили – и будто заново сделали комнату, называемую кунацкой и специально отведенную для гостей. В приемной комнате, ее можно назвать гостиной, раздвинули большой стол, как-то по-иному перевесили старинные ковры, перетерли развешанное на них дедовское оружие. Сам Дадаш находился в горах, на охоте, надеясь принести молодого тура или хотя бы нескольких горных курочек.

Главное столпотворение происходило на половине женщин. Мало того, что надо было приготовить множество кушаний – мясных, молочных, сладких и всяких иных, дело шло о более серьезных вещах. Ведь язык Жанхота, как это признавали и друзья, и враги, был острее самого острого кинжала, когда-либо наточенного дагестанским оружейником. Жанхот из дурнушки мог сделать предмет поклонения молодежи всех окрестных аулов. Жанхот умел завивать слова в гирлянды роз и лилий, Жанхот умел воздвигать из слов утес, равный по высоте Бермамуту, и – возведя на него красавицу, такую красавицу, из-за которой плакали звезды, – свергать ее в пропасть отчаяния и мрака. О, Жанхот только казался добрым! А попробуйте ошибиться в танце – и он осмеет вас так, что даже столетняя Мариам-Ханум, не смеявшаяся с тех пор, как умерла ее дочь, жена Дадаша, и та закроет свой беззубый рот, скрывая улыбку…

Жанхот почти всемогущ. Его знают в Алагире, он свой человек в Назрановском ауле, он считается кунаком Балкарии, Хулама, Чегема, Хасаута и Гунделена. Его мнением дорожат в Чир-Юрте; сославшись на знакомство с Жанхотом, можно безопасно объездить всю Большую и Малую Кабарду, Горную и Плоскостную Осетию и Надтеречную Чечню… Всюду вас встретят, как любимого брата, и возьмут с вас слово непременно повторить посещение… О, Жанхот – большой человек…

И вот он приехал. Единственный сын Дадаша, восьмилетний Келемет, названный так в честь отдаленного предка, подержал стремя Жанхоту и отвел его коня в конюшню. Дадаш вышел навстречу, улыбаясь и делая приветственные знаки рукой. Обнявшись троекратно крест-накрест, но не целуясь, ибо непристойно мужчине целовать мужчину, они направились к открытым настежь дверям кунацкой. Дадаш усадил Жанхота, а сам стал у двери, как подобает почтительному хозяину, принимающему почтенного престарелого гостя. Правда, по настоянию Жанхота, он присел на минуту, но тотчас же вскочил, приглашая умыться с дороги. Во дворе, у крыльца кунацкой, уже ожидали приближенные Дадаша с кумганом прохладной, не холодной и не теплой воды, мылом и полотенцем, расшитым искусными руками дочерей. Пока Жанхот умывался, в гостиной заканчивались последние приготовления, и когда освеженный Жанхот передавал, не глядя кому, полотенце, в дверях показался Дадаш в сопровождении Келемета. Отец и сын пригласили гостя следовать к столу, причем, отец шел слева от гостя, а сын справа. В гостиной находилось несколько приглашенных Дадашем соседей, в большинстве стариков, поднявшихся при входе Жанхота. Раздались обоюдные приветствия, oбе стороны поклонились друг другу, но этим и ограничились. Горцы знакомятся, не устраивая в гостиной игру в «кошки-мышки» и не наступая друг другу на «любимые» и «нелюбимые» мозоли.