Страна Прометея - [43]

Здесь, в виду Казбека, он снова приблизился к туру на расстояние выстрела. Тур оглянулся и будто поглядел на него. Келемет вскинул ружье, прицелился и уже готов был спустить курок, но в этот момент услышал плач. Плач человека. Пораженный, он двинулся навстречу голосу. В углублении между скалами лежал воин, вооружение которого обнаруживало в нем крестоносца, а над ним склонилась девушка, скрывавшая плачущее лицо на груди воина. Тогда понял Келемет, что увлекший его тур был посланец судьбы, и забыл о туре. Он помог плачущей девушке похоронить отца, знаками и восклицаниями дал ей понять, что она может рассчитывать на его покровительство. Через несколько лет девушка эта назвалась женой Келемета, и от нее пошло потомство красавиц с сияющими глазами и волнистыми волосами цвета меди, золота и звездных лучей.

Все женщины из этого рода жили в горах. То, что называется наукой или образованием, им было незнакомо. Они не умели писать. Но их руки обладали совершенным знанием кройки, шитья, вышивания, приготовления теста, еды, напитков и сластей. Каждая из них должна была бы считаться мастерицей в любой из перечисленных здесь областей. Сверх того, горская женщина является воспитательницей детей: своих и чужих. Чужие дети попадают под ее начало благодаря обычаю аталычества, т. е. установлению, наряду с родством по крови, еще родства по материнскому молоку. Это происходит так: одна семья передает другой семье совсем маленького грудного ребенка, через несколько лет получает обратно того же ребенка, но уже с начатками воспитания, лет семи – иногда меньше, иногда больше. Обычай этот держится с тех времен, когда родство считалось исключительно по материнской линии (эпоха матриархата)…

Чему же учит горская женщина? Или можно еще свысока полупрезрительно спросить: «Чему может научить эта темная неразвитая женщина, не имеющая понятия о театре, университете и культуре?»

Горская женщина прежде всего учит верности религии отцов и верности обычаям. При этом, не обладая философической подготовкой, она и не пытается, конечно, внушать ребенку отвлеченные принципы. Нет, для нее все сводится к тому, чтобы научить ребенка всегда и всюду сознавать свою принадлежность к некоторому целому – к семье, роду. «Если ты дашь слово (говорит учительница-мать, вообще женщина) и если не сдержишь его, то прогневаешь Аллаха и оскорбишь своего отца, деда и всех близких. Глядя на тебя, все будут думать, что и твои родные способны изменять данному слову. Никто не будет им верить. И так один неверный твой шаг повлечет срам для всей фамилии…»

Так что самое первое, что внушается ребенку, – это верность, честность или правдивость – можно назвать как угодно… И дальше говорит мать: «Почитай старших. От рождения до юности ты целиком лежишь на плечах старших. Десять, и двенадцать, и пятнадцать, и больше лет они хлопочут о твоей пище, кровле и одежде. Потом они находят для тебя коня, они дарят тебе оружие. С их помощью ты делаешься мужем, и хозяином, и отцом. Уважай старших, потому что они родили тебя или подобных тебе. Если Аллах даст тебе долгую жизнь, ты увидишь в конце ее, что юноша нуждается в заботе, зрелый муж в любви, а старость в почтении. Если ты забудешь оказать почтение старости, ты лишишься ее забот, тебя никто не полюбит, а если ты доживешь до седин, никто не поднимется при твоем приближении. Все скажут: вот идет человек, который переходил дорогу старикам, плюньте в его сторону…

И еще скажут: не берите от него ничего, не берите от него хлеб-соль, не берите в жены его дочерей, не дружите с его сыновьями, ибо тот, кто не умел быть воспитанным, не сумеет воспитать своих детей…»

Потом идет речь о мужественности и сдержанности. Припоминая дела старины, женщина наглядно, на примерах из жизни семьи, рода, показывает ребенку, что мужчина должен быть мужественным, а женщина женственной; и что оба они, и мужчина, и женщина, должны быть сдержанными, умеренными, скромными во всем и всегда…

«Один юноша (расскажет, например, воспитательница) постоянно говорил о своем желании поскорее встретиться с опасностью. Он говорил, что его сердце заранее пляшет лезгинку, когда он думает о предстоящих подвигах. Не нашлось около этого юноши порядочного человека, который объяснил бы ему негодность такого хвастовства. И вот была буря. Эльбрус повернул лицо, искаженное гневом. Высокая нависшая над аулом скала, давно грозившая падением, сорвалась и с ужасным ревом ринулась вниз, в горный поток, который походил в этот момент на бешеного коня. Вслед за обвалившейся скалой падали камни, целые струи камней. А запруженная река вздымала волны, и наиболее яростные волны уже подмывали ближайшие сакли. Тогда все мужчины разделились на два отряда.

Одни пошли вверх, чтобы устроить каменную запруду и удержать обвал. Другие пошли вниз, к реке, чтобы расчистить путь ее безумной скачке… Всю ночь работали наши сыновья и мужья. И утром аул был спасен. Радостные, собрались все около мечети, где горел огонь и наши старухи раздавали поджаренный хлеб и подогретую араку с медом. Один спрашивал другого: «Ты был на реке или там, наверху, у скалы?». И каждый, кого спрашивали, был или там, или здесь. Но когда спросили нашего молодого храбреца, он замялся, щеки его покрылись стыдом, он потерял глаза в земле… «Что же ты молчишь? Почему не расскажешь о своей борьбе с рекой и обвалом», – спрашивали его. А он молчал, потому что ему не о чем было сказать, и потому, что он свое уже давно сказал…»