Страна Лимония - [8]

– Садись, – сказал Серёге человек, и дернул рукой в сторону табуретки.

Табуретка сначала показалась очень тяжелой, а потом выяснилось, что она прибита к полу. Серёга сел, зажал ладони между коленей, и стал смотреть перед собой, на ноги пишущего. Ноги были, как и у Серёги, в сапогах, только на шнуровке и кожанных. Слева от ног под столом стоял маленький железный ящик с проводами, на ящике мигал крохотный зеленый огонек. Дома у Серёги тоже был похожий ящик, с инструментами. Только без огонька.

– Фамилия твоё, имя? – спросил человек, пододвигая к себе новый листок.

– Сергей, – сказал Серёга, понимая, что надо представиться по-городскому.

– Значит, Паслёнов Сергей? – повторил человек, записывая. – Отчество?

– Что? – не понял Серёга.

– Отца как звали?

– У меня нету отца, – сказал Серёга. – Только матери.

– Неполная семья, что ли? – поднял взгляд лысый.

– Почему?

– Без отца семья неполная. Ты что же, сирота?

– Нет, вроде…

– Так как же отца звали?

– Н-не знаю…

– Смотри, так и запишу ведь: отца не знает, мамка – блядь. Ну?! Как отца звали?

Серёга смолчал.

– Ну, хер с тобой, пишу Иванович. Пол – мужской. Если не прикидывается. Возраст? Лет тебе сколько?

Серёга пожал плечами и сказал, что шестнадцать.

– Четырнадцатого года рождения. Доставлен в Прибытковское отделение КоМЧеЭс за противоправное поведение в общественном месте, могущее привести к чрезвычайной ситуации, и выразившееся в том, что он… быр-быр-быр… порочил честь и достоинство работников обеспечения гражданского правопорядка. В скобках – патруля. Тут делаем прочерк… быр-быр-быр… И на основании статьи девятой закона о ЧеПэ, мною, следователем-экзекутором Прибытковского КоМЧеЭс Манюниным Михаилом Евгеньевичем, Паслёнов Сергей Иванович приговаривается…

Тут следователь сделал паузу и посмотрел на Серёгу внимательно. Серёга, понимая, что решается что-то для него важное, замер.

– Приговаривается к ликвидации.

Серёга захлопал глазами, а следователь, наоборот, зажмурился и улыбнулся до ушей.

– Что, зассал, Паслёнов?! А не надо было с патрулем оговариваться! А мы тебя просто – чик! На основании статьи девятой. А? Паслёнов-Маслёнов… Понимаешь теперь? Чик – и нету! Отрезали – и не вырастет!

– Меня мать искать будет…

– Встать! – заорал вдруг следователь, ударив ладонью по столу. – Встать, смирно, мать твою! При чтении приговора! Руки за спину!

Серёга встал.

– Паслёнова Сергея Ивановича… приговорить… к трем месяцам общественных ликвидационных работ! Всё! В последний раз, Паслёнов, у меня! Блядь, еще увижу здесь – тогда точно мамка не найдет! Понял?! А пока – лопату тебе в руки, чтобы прочухался! Для начала толчок у нас вымоешь. Ну?!

– Мне бы домой…

– Ты, Паслёнов, я вижу, совсем добра к себе не понимаешь… – сказал следователь с горечью в голосе.

– Понимаю я, чего же…

– Нет, – сказал следователь. – Нет. Не понимаешь ты. Сейчас я тебе доходчиво объясню…

Он встал, обошел стол и направился, вроде бы, к двери, но на полпути подскочил к Серёге и с силой хватил его по голове ладонью – как камнем в ухо попал. Серёга аж задохнулся от боли, дернулся, оступился, упал через табуретку и дополнительно еще приложился затылком о кирпичную стену. В голове его все взболтнулось, словно в курином яйце, закрутилось колёсиком, и Серёге вдруг стало неинтересно жить. Да еще и свет выключили.

– Эй! – сказал кто-то потом в темноте. – Эй, ты живой?

Голос был незнакомый, не как у души. И не как у следователя Манюнина. А как у мамы-Биологини в Серёгином детстве. Серёга даже обрадовался, что мама его, наконец, нашла.

– Представляешь, этот кержаковский зять меня увез, – попытался сказать Серёга, и удивился, что у него еле ворочается язык, и изо рта, похоже, натекло слюней. И еще он, кажется, лежит на полу, лицом вниз. Разом заболела голова, ухо, зубы и даже живот. Серёга потрогал голову и нащупал что-то неродное вместо уха – что-то горячее и распухшее.

Серёга поднатужился и вспомнил, что попал в город, что его побили и приговорили к ликвидации. И что до ночи он домой уже не успеет. Сейчас он – снова в той кладовке с железной дверью и бетонным полом. Дверь, небось, опять заперта. Но лампочка горит, и то хорошо.

– Эй, – позвал опять голос. – Тебя почему взяли?

Взяли? Куда взяли? В город? Его привез кержаковский зять. А вот – почему…

– Картошка, – вспомнил Серёга. – Я картошку… Чтобы продать…

– Уже за картошку хватают, мобилы дерьмовые! – возмутился голос. – Без лицензии торговал, что ли?

Нет, это не мама-Биологиня. Она никогда так не скажет – "дерьмовые". Она говорит – "навозные". И что такое "мобилы"?

Серёга осторожно повернул голову, в шее заскрипело и даже хрустнуло. Голова слегка закружилась.

Комната, дверь, решетка, кусок коридора, еще решетка, комната напротив. У двери на коленях стоит девчонка, держится за железные прутья двери. Тоже заперта. Руки тонкие, а пальцы – словно она в снежки играла и замерзла, такие красные. Лицо у девчонки бледное, волосы темные и спутанные, в них рыжие пряди. Кто-то от жизни седеет, а эта, похоже, рыжеет. Одежда ее тоже черная, свитер и все такое. Но – девчонка!

Серёга, вообще-то, девчонок видел пару раз, в соседней деревне. Он сидел у причала, девки проходили мимо вдвоем и смеялись. Те были в юбках, а эта – в штанах. Другой раз он шел по полю, а девчонка проехала мимо на велосипеде. Она так крутила педали, и у нее были такие красивые босые ноги, что Серёга даже споткнулся и подвернул щиколотку. У этой девчонки ноги были не босые, а в желтых коротких сапогах на шнуровке.