Страна Изобилия - [61]

— Не будите ее, — сказала девушка с лентой. — Не видите, что ли, она устала.

В ухо ей загудела труба.

— Здравствуйте! — Это был Костя. Он поднес завитую металлическую штуку к губам и прогудел снова. — Извините, что я так долго. Никак не мог найти, у кого бы ее одолжить.

Новый взрыв.

Она дико огляделась. Угольки вечеринки еще светились, но два-три часа короткой летней ночи успели пройти. В небе стояла луна, обжигая этот пригород понарошку своим ясным серебром; у нее на щеке остались вмятины.

— Нет, в самом деле, — сказал Леонид Витальевич, появившись на крыльце, встрепанный, скорее похожий на курицу, чем на ворону. — В самом деле, Костя. Зачем так громко? Пойдите куда-нибудь на улицу. Унесите ее — подальше, в лес унесите.

— Извините, профессор, — вполне дружелюбно сказал Костя. — Ну, так что вы скажете насчет небольшого концерта под деревьями?

— Прекрасная идея, только такому сумасшедшему могла прийти, — откликнулся Валентин, подойдя, чтобы посмотреть, что происходит. Он и девушка с лентой обхватили друг друга руками за пояс. — Давайте так: всех соберем, послушаем эту твою штуку, а потом — к морю, восход встречать.

— Море, — глупо произнесла она.

В голове у нее нарисовались очертания Азии, как в атласе для детей: их нынешнее положение отмечено флажком, где-то посередине этого пятна, на полпути поперек и почти на полпути книзу — дальше от океанского берега человеку невозможно находиться.

— Вы, похоже, действительно еще не успели осмотреться, — сказал Костя.

На его лице на миг появилось раздражение.

— Никто ничего не говорите, — скомандовал Валентин. — Пусть это будет сюрприз.

Гитарист, девушка, опирающаяся на его плечо, сонные гости, вышедшие из дома, — по тротуару в лунном свете растянулись человек девять или десять. Она шла с Костей, зевая. Они пересекли широкий проспект, обрамленный недостроенными многоквартирными домами, — окна без стекол зияли, как черные дыры в серебре. Насколько видел глаз, вокруг ничто никуда не двигалось, словно яркий взор луны пригвоздил землю, заставив замереть. Костя что-то напевал себе под нос. Она раздраженно подумала, интересно, долго ли ей еще потребуется симулировать интерес к музыке, чтобы не страдало мужское самолюбие. Домой идите, приказала она своим ногам, но они продолжали шагать вместе с группой по безмолвному городу, мимо магазинов, мимо кинотеатра, мимо гостиницы. Чувство легкости прошло. Она ощущала одну усталость. А лунный свет казался ей до странности подавляющим. Он сиял достаточно сильно, позволяя предметам отбрасывать тени, накидывая поверх дурашливости бледную, суровую определенность. Мама, почему лунный свет отличается от солнечного? Иногда недостаточно отличается. “Что я здесь делаю?” — думала она.

Но тут они снова вошли под деревья, и луна отступила, как прежде солнце, превратилась в далекий источник, лишь процеживающий пятнышки света в полутьму внизу. Под соснами и березами ночь опять обрела неопределенность. Черные фигуры идущих скользили между черными мачтами, черными брусьями птичьей клетки. Кто-то засмеялся. В смолистом воздухе распространялся легкий шелест — неизвестного происхождения, неизвестного назначения. То там то сям из-за прорехи в пологе на усыпанной листвой земле возникал пятнисто-бледный пятачок, и в одном из них они остановились, сгрудившись вокруг Кости; его труба, когда он поднял ее, сделалась абстрактным узлом блеска и тени.

— Товарищи, — пропел Валентин, — перед вами…

— Заткнись, — сказал Костя, — а то я забуду, что хочу сыграть. “Синее на зеленом”, — объявил он. — Автор — Майлз Дэвис. — Он кивнул ей. — Вот это мне нравится.

Потом он поднял рожок и принялся выдувать высокие, четкие фразы. Ничто не привязывало их к остальному, да и видно было, что они осторожно отклоняют всякие ожидания, мягко отказываются закончиться или разрешиться, попасть в такт с теми зачатками композиции, которые постоянно слышались в них самих. И все-таки они все время звучали знакомо. Они по-прежнему вскидывали к небесам мировую скорбь, только скорбь эта была отделена от вплетенного в нее старого смысла и металась во тьме отдельными сгустками. Все это она, к своему удивлению, услышала в первые тридцать секунд, когда он начал играть. Начальные фразы выложили ускользающий узор, кусочками висящий в воздухе; следующие сделали его сложнее, добавив к нему еще один слой, поперек или под углом; а после этого она уже не в силах была за ним уследить.

Когда Костя закончил, группа засыпала его восторженными возгласами и гомоном, затем все быстро разбрелись вниз по холму, среди деревьев, по двое и по трое. Не спешили уходить только Валентин со своей упрямой подругой.

— Ну? — сказал Костя.

Казалось, он улыбается; но что, если любые его ожидания так же прихотливы, как и его музыка?

— Как вы думаете, может, это волшебный лес? — спросила она. — Знаете, как в сказках.

— Может, — сказал Костя.

— Какие, по-вашему, чудеса тут могли бы происходить, в этом лесу?

— А какие вам нужно? — протараторил в ответ не сразу нашедшийся Валентин. В конце концов, будь этот лес на самом деле заколдованным, в его природе было бы дать тебе то, чего ты хочешь, самому об этом не зная, а не выполнять скучные желания, так же хорошо знакомые тебе, как и те пробелы, которые им надлежит заполнить.