Страх полета - [49]
Адриан рассмеялся и, запустив руку под подол платья, принялся ласкать мою задницу. Без малейшего преувеличения, это была целостная, полновесная задница. Даже полторы задницы, если начистоту. И только с Адрианом я могла гордиться своим внушительным задом. Ох, если бы мужчины только знали! Все женщины думают, что они уродливы, особенно хорошенькие женщины. Мужчина, понявший это, сможет оттрахать больше женщин, чем сам Дон Жуан. Все мы создаем себе комплексы неполноценности; нам кажется, что наша промежность — отвратительна, а в нашем теле всегда что-то не так: то зад слишком велик, то грудь слишком мала, то бедра слишком узки, то колени недостаточно стройные. Даже фотомодели и актрисы, даже женщины, которые кажутся достаточно прекрасными, чтобы не иметь никаких поводов для беспокойства, только и делают, что волнуются.
— Мне нравится твоя толстая задница, — сказал Адриан. — Как подумаю обо всех лакомствах, которые тебе пришлось съесть, чтобы отрастить такой зад… Ам! — И он впился зубами. Просто людоед…
— Все упирается в твое замужество, — сказал он моему заду. — Вам хоть было здорово вместе?
— Будь уверен, что было… эй — больно!
— Ну и когда же? — сказал он, садясь. — Расскажи, когда вам было особенно здорово.
Я пораскинула умом. Перепалка в Париже. Поломка машины на Сицилии. Перепалка в Паеструме. Перепалка из-за квартиры. Перепалки из-за моих психоаналитиков. Перепалка из-за катания на лыжах… Одним словом, борьба ради борьбы.
— У нас было много радостей. И тебе не обязательно злить меня.
— Лгунья. Должно быть, твои психоаналитики испортили тебя вконец, если ты обманываешь сама себя, не переставая.
— Нам было прекрасно в постели.
— Только потому, что я не удовлетворил тебя полностью, можешь мне поверить.
— Адриан, думаю, ты больше всего хочешь разрушить мой брак. Это твоя любимая игра, правда? Это — твой конек, то, на чем ты зациклился. Возможно, я зациклилась на комплексе вины. А Беннет — на терминологии. Ты же — на треугольниках. Это — твоя специализация. Ведь именно сожители Мартин сделали ее столь привлекательной для тебя. Ну, а любовники Эстер? Ты — разрушитель семей, ты — стервятник.
— Да, когда я сталкиваюсь с комплексами и предрассудками, то стремлюсь их уничтожить. Кстати, это сказала ты, а не я. Сравнение со стервятником прелестно, утенок. А мертвечина — это и ты, и Беннет.
— Думаю, ты походишь на Беннета даже больше, чем тебе бы этого хотелось. Думаю даже, он прекрасно дополняет тебя.
— Пока что не замечал за собой таких странностей, — сказал он, усмехаясь.
— Клянусь, это так.
— Ну, а прикинь, на что похожа ты, утенок. Нечто, стремящееся ускользнуть от настоящей, полнокровной жизни. Нечто, стремящееся к страданиям. Знаю я этот тип. Ни дать ни взять — иудейская мазохистка. Да уж, у меня есть кое-что общее с Беннетом, вот только он — китайский мазохист. Ему пойдет на пользу твой уход. Это наконец-то покажет ему, что так больше жить нельзя; нельзя жить, все время страдая и призывая Фрейда в свидетели!
— Да, но если я так сделаю, то потеряю его навсегда.
— Ну, значит он и не стоит того.
— Что ты хочешь этим сказать?
Но это же ясно. Если он уйдет, значит, он — не для тебя. Если он примет тебя снова — значит, вы начнете новую жизнь. И больше никаких унижений. И не стоит все время манипулировать такими понятиями, как вина. Ты-то ничего не потеряешь. Ну, по крайней мере, мы проведем время так, что это запомнится на всю жизнь.
Я притворилась перед Адрианом, что его слова не задели меня, но это было не так. Задели. И сильно. Обдумывая их, я поняла, что Беннет, пожалуй, знает об этой жизни все, кроме того, что составляет ее приятную часть. Для него жизнь — длительная болезнь, протекающая под присмотром психоаналитиков. Твой жизненный путь проходит через бесчисленные огорчения и приводит к гробу, в котором шесть облаченных в траур психоаналитиков отнесут тебя на кладбище (бросая пригоршни терминов на твою отверстую могилу).
Беннет хорошо разбирался в целостных и ущербных личностях, в Эдиповом комплексе и комплексе Электры, школофобии и клаустрофобии, импотенции и фригидности, в отцеубийствах и материубийствах, знал о зависти, направленной на пенис или на матку, работал над свободными ассоциациями и оговорками, над утренней меланхолией, внутренними конфликтами и подсознательными копорликтами, носологией и этиологией, старческим слабоумием и слабоумием младенческим, перенесением образов, самоанализом и групповой терапией, над симптомами формирования и симптомами разрушения, над состояниями амнезии и фуги, парапсихологическими рыданиями и смехом во сне, был специалистом, способным объяснить сонливость и бессонницу, неврозы и психозы, корни которых скрыты в далеком прошлом, но понятия не имел о смехе и шутках, каламбурах и загадках, объятиях и поцелуях, пении и танце — словом, обо всех тех вещах, которые делают жизнь достойной того, чтобы жить. Будто человек может быть счастлив, если проанализирует свои поступки, сны, мысли и побуждения. Будто можно обойтись без смеха и жить одним только психоанализом. Адриан — весельчак и гедонист, вот за одно это я и готова продать свою душу.
