Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы - [29]

Лнндеман ощущал профессиональное родство с Черчиллем. Ему представлялось, что этот человек должен был бы стать ученым, но отверг свое призвание. Черчилль, в свою очередь, восхищался способностью Линдемана запоминать детали и разлагать сложные вопросы на фундаментальные составляющие. Он часто отмечал, что у Профессора «замечательный мозг»[210].

Встреча Линдемана с доктором Джонсом началась, как и планировалось, с обсуждения вопроса о том, овладела ли Германия искусством обнаружения вражеских самолетов с помощью радиоволн. Джонс был уверен, что немцам это удалось. Он приводил разведданные, подтверждавшие его точку зрения. Ближе к концу совещания Джонс сменил тему. В этот же день, несколько раньше, случилось нечто такое, что вызвало у него беспокойство. Один из его коллег, полковник авиации Листер Бленди, глава службы, отвечающей в Королевских ВВС за радиоперехват немецких переговоров, передал Джонсу копию сообщения люфтваффе, расшифрованного в Блетчли-парке.

– Вы видите в этом какой-то смысл? – спросил у него Бленди. – Потому что у нас тут, похоже, все в недоумении.

Краткое послание содержало географические координаты (широту и долготу), а также, судя по всему, два немецких существительных – Cleves и Knickebein. Джонс мог лишь предположить, что сообщение читается примерно так: «Cleves Knickebein подтверждено [или установлено] в пункте 53°24′ с. ш. 1° з.д.».

Джонса это ошеломило. Он сказал Бленди, что для него это послание несет глубочайший смысл[211].

Оно позволило сложиться мозаике, которая прежде оставалась у него где-то глубоко в подкорке лишь разрозненным набором разведданных, которые привлекали его особое внимание на протяжении последних месяцев. Он уже однажды видел слово Knickebein – на клочке бумаги, найденном среди обломков немецкого бомбардировщика, сбитого в марте того же 1940 года. На этом обрывке стояла фраза: «Радиомаяк Knickebein». А затем, уже после того, как управление авиационной разведки Королевских ВВС ввело в практику постоянное подслушивание разговоров между военнопленными, ему довелось послушать запись беседы двух пленных немецких пилотов, обсуждавших, по-видимому, какую-то секретную беспроводную систему навигации.

Теперь же – это новое послание. Джонс знал, что Knickebein означает «кривая нога» или «собачья лапа». Он полагал, что Cleves – это скорее всего название города в Германии, которое записывалось и иначе – Kleve. В городе имелся знаменитый замок Шваненбург («Лебединый замок»), где якобы проживала принцесса Анна Клевская перед тем, как отправиться в Англию, где она стала четвертой женой Генриха VIII[212]. Считается, что «Лебединый замок» (наряду с легендой о рыцаре Лоэнгрине) оказал влияние на Вагнера в ходе создания знаменитой оперы, названной по имени рыцаря.

Внезапно фрагменты мозаики собрались воедино, и Джонс увидел в них смысл, хотя вывод, к которому он пришел, казался невероятным. Ему было всего 28 лет. Если выяснится, что он ошибся, его сочтут глупцом. Но, если он прав, его открытие, возможно, спасет бессчетное количество жизней.

Он знал, что географические координаты, указанные в этом новом перехваченном сообщении, относятся к какой-то точке чуть южнее Ретфорда – небольшого города в одном из промышленных центральных графств Англии. Линия, проведенная от Клеве к Ретфорду, могла бы являться неким вектором – например, маршрутом самолета или распространения пучка радиоволн[213] от передатчика (о чем свидетельствовала фраза «Радиомаяк Knickebein»). Термин «кривая нога» подразумевал некое пересечение: Джонс предположил, что речь идет о каком-то втором луче, пересекающем первый. Это позволяло точно локализовать наземную цель – скажем, какой-то крупный город или даже отдельный завод. Уже существовала технология, позволявшая направлять движение коммерческих и военных самолетов с помощью радиолучей, но лишь на небольших расстояниях: такой метод помогал им совершить посадку в условиях плохой видимости. Эта «лоренцевская система приземления вслепую» (названная так в честь разработавшей ее немецкой компании C. Lorenz AG) была известна обеим сторонам и уже применялась в аэропортах и на военных аэродромах Англии и Германии. Джонсу пришло в голову: может быть, люфтваффе нашло способ направлять нечто вроде лоренцева пучка радиоволн гораздо дальше – через Ла-Манш, чтобы обозначать цели, расположенные на территории Англии?

Эта перспектива очень обеспокоила его. Прежде на приемлемую точность ночных бомбардировок можно было надеяться только при ясном и лунном небе. Однако с системой наподобие той, которую представил себе Джонс, немецкие бомбардировщики смогут рыскать над Англией во всякую ночь, не дожидаясь полнолуния, второй или третьей четверти; им не помешают даже плохие погодные условия, при которых не летают британские истребители. В Королевских ВВС были уверены, что их машины смогут противостоять дневным налетам, но по ночам их истребители почти не могли находить вражеские самолеты и вступать с ними в бой – несмотря на радарную сеть, развернутую в Англии. Для воздушного боя требовался визуальный контакт, а наземные радары попросту не обладали достаточной точностью, чтобы подвести английских пилотов к противнику достаточно близко. К моменту, когда пилоты истребителей получат координаты неприятеля от диспетчеров Истребительного командования (обработавших данные с радаров), немецкие бомбардировщики уже будут в других местах – притом, возможно, на других высотах и двигаясь в иных направлениях.