Страх - [7]

- Они и так подключены к следствию, - вспомнил крепыша

Тулаев.

- Временно отключим, - даже не моргнул седой бровью

Межинский. - И еще: я уже дал через наши каналы команду резидентуре в группировках Москвы и области. Завтра получим первые сведения.

Тулаев с разочарованием посмотрел на минутную стрелку, подбирающуюся к полночи на его наручных часах. Судя по всему, из антитеррориста Межинский решил вылепить следователя. Значит, первый их разговор здесь был бравадой, и удел их отдела - бить по хвостам. А как иначе: любое следствие - это удар уже по хвостам.

- Разрешите идти? - по-военному сухо спросил Тулаев.

- Да-да, конечно! - тоже посмотрел на часы Межинский. - Уже почти завтра наступило. Тебя подвезти?

- Нет, я на метро, - вставая, загрохотал стулом Тулаев.

Он не любил машины. Ему всегда казалось, что автомобили принесли на земле больше вреда, чем добра.

- Тогда до завтра, - крепко, по-молодецки, пожал его руку Межинский и, не выпуская пальцев Тулаева, как бы между прочим, произнес: - Чуть не забыл. Американская газета, в которой работает украденная, объявила, что за розыск и спасение своей сотрудницы она платит полста тысяч долларов.

С чего бы это они?

- Экономят, - разъяснил Тулаев Межинскому то, о чем тот явно уже давно догадался. - Наверно, страховка, которую газета в случае ее гибели должна выплатить семье, превышает эту сумму.

- Возможно-возможно, - он наконец-то отпустил его руку. - Завтра в шестнадцать ноль-ноль жду первый доклад.

6

В жаркой, до краев залитой солнечным варевом Москве люди наконец-то научились ценить тень. В серые полосы, отбрасываемые домами, деревьями, киосками, прохожие ныряли со сладким чувством спасения от преследующего их чудовища и долго старались оттуда не выходить, а если идти все-таки нужно было, то передвигались по этим серым полосам, выискивая жадными глазами уже следующие клочки тени. Это казалось прыжками с кочки на кочку по огромному, бесконечному болоту, но только от корки болота пахло расплавленным асфальтом, бензином и гниющими помидорами.

В одном из серых пятен послеобеденной тени на Комсомольском проспекте прямо на тротуаре у кирпичного дома стояла вишневая "девятка". На обтянутой линялой кожей баранке грел мощные, в золотых перстнях кулаки хмурый мужик с вытянутым, совсем не подходящим к этим кулакам лицом. Голову мужика осветляла тоже совсем не подходящая к лицу лысина, но самыми неподходящими были безжизненные серо-синие глаза. Этих глаз, казалось, коснулось такое, что еще не ощутили ни лицо, ни лысина, ни кулаки с желтыми каплями перстней.

- Я ему ноги повырываю и в одно место засуну,

раздраженно брызнул он слюной на клаксон.

- Он придет, - разубедил его мягким, по-женскому нежным голоском сидящий сзади брюнет и поправил прядь волос над левым ухом. - Военные люди чрезвычайно исполнительны.

- Хватит бананы жрать! - скомандовал его портрету в зеркале заднего вида водитель.

- Не бранись, - вяло пропищал брюнет. - Я на тебя еще за вчерашнее в обиде. Зачем ты меня по коже лица ударил?

Льдистые глаза водителя всмотрелись в сочные губы брюнета, обжавшие конец банана, и тут же поймали в уголке зеркала худощавую фигуру в белой рубашке, идущую вдоль дома.

- Быстрей жри свою бананину, - прошипел водитель и

повернул ключ зажигания.

Белая мякоть в три укуса исчезла во рту брюнета, корки, потрепыхавшись в воздухе бабочкой, пролетели пару метров и шлепнулись прямо под ноги худощавому. Он ходко обошел их, скользнул на переднее сиденье "девятки" и замер.

Мощные, с высоким берцем, ботинки водителя надавили на газ, машина вяло тронулась и поехала в сторону Лужников. "Девятка" попетляла по переулкам с такой медлительностью, словно и она ощущала себя живым существом и не могла двигаться быстрее на этой жаре, дважды прошла по набережной и только потом остановилась на улочке за мрачным гетто общаги Гуманитарного университета министерства обороны.

Худощавый скосил глаза на густо увешанные бельем балконы с торцов общаговских корпусов и посомневался:

- Может, не здесь... Все-таки военные тут живут...

- Военных уже не осталось, - не согласился водитель. - Эти, - кивнул на корпуса, - только для вида форму носят. А так - грузчики, сторожа да торгашня... Им уже и зарплату не дают. Не за што...

Медленно и осторожно худощавый отлепил от правого бока коричневую папку из кожзаменителя, положил на колени. Ноги дрогнули, будто приняли на себя тонну веса.

- Там все? - скосил неживые глаза на папку водитель.

- А почему Савельич не пришел? - придавил папку ладонями худощавый.

Его ноги перестали вздрагивать. Тонна на коленях почему-то стала легче, когда к ней прибавили ладони.

- Он тебе звонил? - поднял холодные глаза с папки на бледное лицо пассажира водитель.

- Так точно. Утром звонил. На служебный телефон.

- Вопросов нет?

- Да в принципе, нет.

- Ну так какой базар? Чего мы тормозим?

Пискнув, зевнул на заднем сиденье брюнет. До этого он с такой тщательностью осматривал трусы, лифчики, рубашки, кальсоны и платья на общаговских балконах, так изучал улочку, на которой они остановились, словно потом хотел по памяти нарисовать картину.