Страбон - [19]

СТРАБОН КРИТИКУЕТ

Крылатая фраза настойчиво рекомендовала один раз увидеть вместо того, чтобы сто раз услышать.

Страбон придерживался иной точки зрения. Главное для ученого — охватить предмет в целом, не отвлекаясь на мелкие детали. А значит, важнее всего — не чувства, не зрение, а ум — холодный, трезвый рассудок, способный воссоздавать целостную картину, обобщать, делать выводы.

Но это необходимо, когда материал собран. А как его раздобыть? Ведь ясно, что никому не-под силу объехать всю землю, чтобы рассказать о ней. Стало быть, волей-неволей приходится полагаться на других. Желательно, конечно, на очевидцев — путешественников, воинов, купцов, хотя многим из них доверять опасно и нужно обязательно сравнивать их сообщения со сведениями других людей. «Очевидность и согласие всех свидетельских показаний достоверней данных любого инструмента». В этом собственно и видел Страбон свою задачу. В конце концов сочинений, описывавших землю или отдельные ее части, появлялось немало — и сугубо научных, и рассчитанных на широкую публику. Одни писатели вызывали полное доверие, к другим относились с сомнением, третьи явно хотели просто развлечь читателей небылицами.

Собрать воедино всю информацию о мире, сопоставить известия, выявить противоречия, устранить ошибки — вот этого до Страбона еще не делал никто.

В конкретных описаниях он привлекает прежде всего очевидцев. Им он всегда отдает предпочтение; иногда сравнивает с ними других авторов, писавших понаслышке, а то и вовсе переписывавших чужие труды.

Из Полибия Страбон выбирает именно те сведения, которые тот мог получить на основании личных впечатлений, во время плаваний по морям. Посидония, побывавшего в Иберии, он использует, когда заводит речь о западе Европы. Говоря об Индии, он обращается к Эратосфену, писавшему под свежим впечатлением от открытия этой страны, и к спутникам Александра Македонского, сопровождавшим его в походах. Не пренебрегает Страбон и рассказами современников, особенно тех, кого считал своими друзьями, «Многие специфические особенности Аравии, — пишет он, — стали известны благодаря недавнему походу римлян против арабов, который был совершен в наше время под предводительством Элия Галла».

И все же взор ученого чаще обращен в прошлое, к его предшественникам. Ибо слишком уж несоизмеримы заслуги прежних великих ученых и путешественников и современных ему географов. Правда, события последних веков, разумеется, расширили представления о мире. Стало ясно, в чем ошибались и Гомер, и Геродот, и Посидоний, и Эратосфен. Но, уточняя и критикуя своих предшественников, Страбон тем не менее отталкивается во многом от них. Более того, он специально разъясняет, что именно с ними, как с достойными учеными, и следует спорить, потому что другие попросту не заслуживают никакого внимания.

Походы римлян, признает Страбон, познакомили с некоторыми новыми областями, особенно в Европе (Галлия, Британия, Германия, альпийские области) и Азии (Кавказ, берега Каспия). «Все эти области прежним географам были недостаточно известны. Поэтому я могу сказать о них несколько больше моих предшественников. Особенно это станет ясно, когда я буду им возражать. Однако возражения мои меньше относятся к ранним географам, чем к Эратосфену и его-преемникам. Ибо, поскольку они располагали более обширными сведениями, чем большинство географов, то позднейшему ученому, очевидно, труднее будет обнаружить их ошибки. И если я все же вынужден возражать в чем-то именно тем людям, которым я ближе всего следую, то меня надо извинить. Я ведь отнюдь не собираюсь критиковать всех вообще географов — большинство их трудов, которым не стоит подражать, и я не рассматриваю. Я буду высказываться только о тех, чьи мнения обычно правильны. Поэтому вполне достаточно критиковать Эратосфена, Гиппарха, Посидония, Полибия и других подобных авторов».

Страбон, правда, забывает об этом обещании. Увлеченный полемикой, не раз цитирует он малоизвестных и явно незначительных писателей, высмеивая их легковерие либо обвиняя в сознательном искажении истины. Не всегда, однако, ясно, сам он выносит оценку или же попросту переписывает чужую критику, добавляя от себя лишь редкие поправки.

В общей сложности на 770 страницах его книги[12] встречается почти полтораста авторов, которых Страбон счел возможным процитировать. Среди них историки (свыше полусотни), поэты (тридцать семь), философы (шестнадцать), географы (пятнадцать), грамматики, астрономы, врачи, ораторы, политические деятели и т. д.

На кого же ссылается он чаще всего?

На историков V века до н. э. — Геродота (тридцать раз), Гелланика (десять), Фукидида (десять); на историков IV века до н. э. — Эфора (пятьдесят семь), Мегасфена (двадцать), Онесикрита (девятнадцать), Аристобула (шестнадцать), Феопомпа (четырнадцать); на историков II века до н. э. — Полибия (сорок девять) и I века до н. э. — Артемидора Эфесского (пятьдесят).

Из поэтов на первом месте стоит Гомер. Его имя встречается на двухстах сорока страницах (почти треть всего сочинения сопровождается цитатами из «Илиады» и особенно «Одиссеи»). Далее идут: Гесиод (двадцать шесть раз), Пиндар (двадцать четыре), Софокл (девятнадцать), Еврипид (восемнадцать), Каллимах (шестнадцать). Среди ученых особым вниманием Страбона пользуются Эратосфен (сто четыре) и Посидоний (семьдесят пять). Кроме них Страбон приводит выдержки из Гиппарха (сорок), географа и грамматика Деметрия из Скепсиса (тридцать один), грамматика Аполлодора из Афин (тридцать), путешественника Евдокса Книдского (пятнадцать), географа Гекатея Милетского (четырнадцать). Из философов поклонник стоиков Страбон чаще всего цитирует, однако, Аристотеля и Платона.