Стоять в огне - [29]

— Согласен, Витовт — не новичок. И все же не нравятся мне ваши экспромты, Штубер. Агент подготовлен к операции крайне плохо. Как ему там вести себя, через кого поддерживать связь?…

— Ничего, все образуется. Это один из самых опытных наших агентов. А не воспользоваться удачно сложившейся ситуацией было бы грешно.

— Пленного, под именем которого засылаете Звонаря, надеюсь, ликвидировали?

— Ликвидируем. На рассвете.

— А легенда? Звонарь знает его биографию?

— Рассчитываю на то, что в партизанском лагере биографии этого пленного тоже не знают. Поэтому велел Звонарю воспользоваться своей старой легендой. Она надежна.

Подполковник задумался. Как бы ни убеждал его сейчас гауптштурмфюрер, все равно он не мог одобрить такой поспешности. Впрочем, командир группы «Рыцарей Черного леса» и не нуждался в его одобрении. Операция разворачивается. И теперь все зависит только от находчивости и мужества этого самого Звонаря.

— В отряд «Мститель» пойдет другой агент, — успокоил его Штубер. Он почему-то решил, что подполковника волнует сейчас именно это. — Но сразу предупреждаю: «Мстителем» нам придется пожертвовать. Ради закрепления Звонаря.

— Конкретнее…

— Есть еще один неоригинальный, но хорошо проверенный ход…

* * *

Выслушав гауптштурмфюрера, Ранке вновь на какое-то время умолк. Но Штубер уже отметил про себя, что в целом его предложение понравилось.

— Хорошо, — произнес наконец подполковник. — Если эта операция удастся, мы, возможно, сумеем уничтожить все основные партизанские группировки. Ради этого не жаль пожертвовать и десятком агентов.

— Однако уничтожим лишь после того, как выявим всю их агентуру и всю подпольную сеть в окрестных селах и местечках. А уж потом устроим Варфоломеевскую ночь. Так что можете доложить своему начальству, что мы не сидим сложа руки.

— Отчего бы и не доложить? — поднялся Ранке. — Тем более что в рапорте будут фигурировать отряд особого назначения и ваша фамилия.

— Благодарю. У меня к вам еще одна просьба, господин подполковник. Сугубо личная.

— Слушаю.

— Не смогли бы вы по своим каналам выяснить, где находится сейчас Отто Скорцени?

— Скорцени? — вскинул брови Ранке. — Тот самый? Вы с ним знакомы?

— Да. Еще по Югославии.

— Вот оно что?! Неплохое знакомство. Его называют человеком с большим будущим. Сам фюрер знает о нем и, говорят, неоднократно упоминал его имя на различных совещаниях. Прошел слух, что зимой он уже прославился в нескольких блестящих операциях за рубежами рейха.

— Это похоже на Скорцени. Я мог бы, конечно, попросить об этой любезности своего отца, однако не хочется беспокоить старика по пустякам. Да и письма…

— Письма идут слишком долго, — понимающе улыбнулся подполковник. — Я попрошу своих знакомых в Берлине, чтобы они деликатно поинтересовались местопребыванием этого человека. Если только оно не является сейчас одной из государственных тайн.

17

Фельдшер, который пришел утром из отряда Иванюка, долго сидел на корточках возле Беркута, рассматривал рану и задумчиво тер подбородок.

— Что заставило вас задуматься, доктор? — поинтересовался Андрей.

— Так ведь есть над чем, — наконец поднялся старик. — Нужна операция.

— Понятно, что нужна. Я не собираюсь всю жизнь носить в себе свинец, которым меня нашпигуют за годы войны, — в эту ночь Беркут так и не смог уснуть и теперь лежал усталый, бледный. Тем не менее вел себя довольно спокойно.

— Но у нас нет хирурга. Да и вообще врача. В отряде «Мститель», говорят, есть люди, поддерживающие связь с городской больницей. Так ведь сначала нужно разыскать этот отряд, потом послать людей в город и каким-то образом доставить сюда хирурга. Поэтому еще дня три придется потерпеть. Это в лучшем случае.

— В лучшем — да, — кивнул Беркут. — Но я всегда рассчитываю на худший. А потому слушайте меня внимательно, фельдшер. Скальпель у вас с собой?

— Нет. Я собирался всего лишь промыть рану и перевязать вас. Операций я никогда в жизни не делал. — Фельдшеру было лет под шестьдесят — приземистый, худой, донельзя сутулый, словно согнулся под тяжкой ношей. — Меня ведь только называют фельдшером. На самом деле я работал в больнице санитаром. Перевязать — это я еще умею. Укол сделать тоже могу. Словом, кой-чего насмотрелся. Но чтобы за скальпель браться… Да и в отряде совсем недавно.

— Все понятно, отец. Я все же буду считать вас фельдшером. Крамарчук!

Николай сидел на пеньке у землянки и поэтому вошел сразу же.

— Собери у ребят все ножи, какие есть. И тащи их сюда.

Когда через несколько минут сержант выложил перед фельдшером десяток ножей различной величины, старик удивленно посмотрел сначала на него, затем на Беркута, словно все еще не понимал, что они задумали.

— Ну вот, видите, за скальпелем дело не станет, — едва заметно улыбнулся Андрей. — Выберите поострее, с самым узким лезвием, подержите его над огнем, протрите спиртом и начинайте.

— Начать нетрудно… — замялся фельдшер. — Только выдержите ли? У меня нет ничего обезболивающего. Даже самый паршивенький укол сделать нечем.

— И не нужно. Не обращайте на меня никакого внимания. Крамарчук нагреет воды и будет помогать вам.

Фельдшер орудовал ножом так, что, глядя на его работу, Николаю хотелось вырвать это страшное орудие из рук старика, а самого его вышвырнуть вон. Сдерживало только терпение лейтенанта: глаза закрыты, зубы сцеплены, скулы выпячены так, что, казалось, кожа вот-вот лопнет. Тем не менее ни разу не дернулся, не вскрикнул, лишь однажды застонал. Да и то Крамарчук потом сомневался: стон ли это был или просто мученический вздох.