Стопы благовестника - [15]

Через сутки, заняв у Мазаева и Савина деньги, Павловы выехали из Ростова. Во Владикавказе их встретил Иван Николаевич Скороходов, тесть Василия Гурьевича, и Степан Антонович Проханов. После утомительной дороги приятно было провести время в кругу родных и близких. Свободных мест на почтовой станции в сторону Тифлиса не было и отдых растянулся на несколько дней.

Два раза Павловы посещали Богослужение местной общины, но проповедовать Василий Гурьевич решительно отказывался, объясняя это тем, что среди владикавказских верующих рождались соблазнительные фантазии о якобы роскошной жизни ссыльных в Оренбурге.

Вечером 2 апреля почтовый экипаж доставил Павловых в Тифлис. О дне приезда Василия Гурьевича многие не знали, он и не хотел, чтобы кто-то его встречал, в глубине души лежал неприятный осадок — ведь мало кто из целой общины позаботился о нуждах его семейства. Один только брат Леушкин не утерял христианского радушия. Он заблаговременно писал Василию Гурьевичу, приглашая его к себе. У Леушкина не было собственного жилья, он снимал квартиру на Песковской улице в доме Грецингера.

— В тесноте не в обиде, — бойко приговаривал Леушкин, принимая измученных странников. — Где Дух Господен, там свободно и просторно.

— Да воздаст тебе Христос, брат, за доброту твою, — вытирая набежавшую слезу, тихо сказал Василий Гурьевич.

На воскресном богослужении глаза всех тянулись к хорошо знакомому в Тифлисе проповеднику. Держа в руках большую раскрытую Библию, Павлов неторопливо говорил на тему сто двадцать пятого Псалма о плене Сиона: — Учение Христа и простой человеческий опыт убеждают нас в том, что изгнание — это удел всех, кто искренне последовал за Высшей Правдой. Должны ли мы печалиться и отчаиваться по этому поводу?

– Нет. Слово Божие обещает нам великую радость и награду в Царстве Отца Небесного…

Прямота суждений Василия Гурьевича одних отталкивала, а у других вызывала уважение. В кругу тифлисских братьев он откровенно заявлял, что по причине нерадения служителей он едва добрался до родных мест.

— Я не смогу всецело посвятить себя духовному служению, если не буду иметь хотя бы минимум прожиточных средств, — признался он. — Когда наша община была бедна, то я трудился и служил ей безвозмездно, но теперь, когда присоединились такие братья, которые имеют десятки тысяч годового дохода, то ради развития дела Божия община в состоянии материально поддерживать своих работников.

Выслушивая рассуждения Василия Гурьевича, зажиточные члены церкви долго шептались между собой, пожимая плечами. Здравый реалистический подход Павлова к труду на ниве Божией пришелся им не по душе,

В местном полицейском управлении Василий Гурьевич тоже держал разговор начистоту. Он явился туда для отметки проходного свидетельства.

— Вы опять намерены заниматься проповедничеством? — рассматривая документы, спросил полицмейстер Мастицкий.

— Наши собрания дозволены законом и на них мы читаем Слово Божие, — спокойно ответил Павлов.

— Никаких собраний не полагается, — грубо отрезал Мастицкий. — Я предупреждаю Вас! В противном случае церемониться не будем… Ступайте!

Через два дня Павлова вызвали к помощнику пристава Амбардинову.

— Господином полицмейстером мне приказано взять с Вас подписку о прекращении сектантской пропаганды, — сразу излагая суть дела, встретил его блюститель порядка.

— Это не в моих силах.

— Как? Почему? — удивился Амбардинов.

— Я христианин и возвещаю не мое учение, но волю Божию. Христос говорит: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари". Могу ли я нарушить повеление Небесного Учителя?

— Дайте тогда Ваши объяснения в письменной форме, — попросил помощник пристава.

Павлов присел к столу и размашистым почерком заполнил чистый лист бумаги:

"Я, нижеподписавшийся, даю сию подписку господину приставу восьмого Чугуретского участка в том, что на предложение дать подписку в том, чтобы не производить сектантской пропаганды, я отказался дать таковую, так как нахожу оную противной убеждениям моей совести".

Василий Гурьевич ушел из полиции, предчувствуя, что надвигается новая волна гонений.

Ожидания вскоре оправдались. По городу все сильнее носились слухи, что все сектантские собрания будут объявлены вне закона. Богдасаров, Кальвейт и Воронин встретив Павлова, подтвердили истинность слухов. Последние новости были неутешительны. Пристав уже несколько раз требовал освобождения молитвенного зала в доме Шмицен, угрожая составить на активных верующих протокол в неповиновении начальству. По указанию пристава служители общины должны были дать подписку в том, что они больше не будут собираться в этом помещении и в "частных домах". Ругая упрямых сектантов, пристав все-таки принял просьбу Воронина.

Обеспокоенная жена дома сообщила Василию Гурьевичу, что к нему несколько раз приходили из полиции. "Начальство требует, чтобы и моя рука была приложена к новому договору", — догадался Павлов.

Наскоро пообедав, он созвал братский совет в Куки, обсудив с друзьями вопрос о подписке. Было решено дать подписку, если не будет идти речь о собраниях в частных домах.

Когда Павлов пришел в участок, полицейский быстро сунул ему подготовленную бумагу. Там значилось, что сектантам воспрещено собираться в этом доме и что впредь они никаких богомолений производить не будут. Последнее выражение не понравилось Василию Гурьевичу, но на документе уже стояли подписи Родионова и Леушкина и Павлов поставил свою. Он внутренне успокоил себя тем, что в подписке говорилось только лишь о богослужениях в конкретном здании. Пристав же ожидал от Павлова еще и устных заверений о закрытии молитвенного собрания. Павлов был непреклонен.