Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - [62]

— Иди, отбивайся, старшина. Мне ведь, Белов, тоже когда-то пришлось вот так же через залив плыть, правда, через другой, чтобы за меня другие не пострадали. Но больше так никогда не делай. Очень прошу!

И одернув мундир, четким военным шагом пошел в дежурку.

Куда ушли они, эти офицеры, дети послевоенных лет, более всего ценившие в людях не способность затоптать в грязь любого своими погонами, а честность, ответственность и преданность? Где они, эти капитаны всех рангов, за которыми было не страшно пойти хоть на край света и рисковать своей жизнью за одну только похвалу от них? Неужели достойные люди могут рождаться только в самые тяжелые годы? Как бы там ни было, но я горд тем, что хотя бы в этой безрассудной глупости был пусть на микрон, но ближе к ним, постепенно уходящим от нас в вечность.

И все же до чего красива ночью Севастопольская бухта!..

Мент

Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.

Ф. М. Достоевский

Писать о человеческой низости всегда тяжело. Но необходимо. Народ обязан знать своих героев. Даже отрицательных. Для того чтобы не стать такими же и не дать стать другим. А история эта о том, как глупый юношеский проступок столкнулся со взрослой изощренной подлостью.

Четвертый курс я встретил снова в звании главного корабельного старшины. К этому времени в моем военном билете уже не осталось места для записи воинских званий, которые снимались и давались мне с высокой частотой. После «организации» празднования 23 февраля в санчасти училища, когда я был лишен своего старшинского звания вместе с постом старшины роты, прошло более полугода. Я отсидел положенные месяцы без схода на берег, попрактиковался в Нижнем Новгороде, потом отгулял летний отпуск. Мало-помалу все понемногу начало забываться, а когда мы в сентябре уже официально надели свои мицы, перед командиром встала одна небольшая, но серьезная проблема. С четвертого курса мы начинали ходить в комендантский патруль и уже не простыми патрульными, а начальниками. А ими могли заступать только главные старшины или главные корабельные старшины. Благословенное время адмирала Крастелева, когда поголовно всем старшекурсниками присваивали ГКСовские звания, давно прошли, а ныне в комендатуре в обязательном порядке проверяли военные билеты, тщательно сличая запись о воинском звании с нашивками на погонах. Поэтому с началом нового учебного года мой командир курса приказал мне вернуть нашивки главного корабельного старшины на погоны и констатировал, что отныне все гарнизонные патрули мои. Я шибко расстраиваться не стал, принял это как должное, и все потекло своим чередом. И вот однажды в середине октября случилась эта злополучная история.

Как у всякого уважающего себя гардемарина, а тем более старшекурсника, у меня в городе был комплект гражданской одежды. Те заповедные времена, когда моряки презрительно относились к штатскому одеянию, давно канули в Лету благодаря современному укладу жизни и неустанным усилиям севастопольской гарнизонной службы. И если ты намеревался провести увольнение, не выбираясь в центр города, то гражданка была просто необходима. Ну а уж если тебя отпускали «на сквозняк» до утра понедельника, то тут уж сам бог велел ставить хромачи в угол, а мицу класть на полку. На ночь в город отпускали либо севастопольцев, либо женатых, а с остальными вопрос решался каждый раз индивидуально, чуть ли не с написанием рапортов. Мой отец после перевода из Гремихи в Феодосию сначала послужил там несколько лет, а потом перевелся в Балаклаву, откуда и уволился в запас. А поэтому Севастополь был просто наполнен его сослуживцами, как черноморскими, так и с Северного флота, которые после десятков лет службы в Заполярье переводились на юг, дослуживать до пенсии под ласковым крымским солнцем. Так, только в моем училище было минимум человек шесть старших офицеров из экипажа отца, а общее количество бывших гремихинцев, кажется, вообще не поддавалось подсчету. Мои гражданские пожитки базировались на квартире одного из лучших друзей отца и его бывшего сослуживца Геннадия Ивановича Отдельнова, который к этому времени тоже уже ушел в запас и проживал на Летчиках. Как правило, отец с мамой, когда приезжали в Севастополь, останавливались у них, куда, естественно, приходил и я. Вот Геннадия Ивановича я предусмотрительно и объявил своими родным дядей, сразу на первом курсе, вследствие чего имел периодические и главное — законные возможности зависнуть в славном Севастополе не до «нолей», а на полноценную ночь.

Откровенно говоря, я нечасто пользовался своим штатским облачением на младших курсах по причине редких увольнений, да и то только по выходным. Но вот начиная с третьего курса нас стали выпускать в город уже и по средам, поэтому джинсы и прочее тряпье уже были определенной необходимостью. Стало гораздо сильнее хотеться погулять с девушкой без ежеминутного одергивания формы, потанцевать не только на флотских танцплощадках, да и просто иногда хотелось спокойно попить пива, без нервных озираний во все стороны и постоянной игры в прятки с патрулями. Так что с начала третьего курса я все чаще и чаще пользовался услугами квартиры дяди Гены, стараясь при каждой возможности задержаться в городе на ночь. Естественно, не у них дома. А потом случилось злополучное 23 февраля, этой возможности я был надолго лишен, и только с начала четвертого курса, после частичной и тихой реабилитации, снова начал помаленьку позволять себе дрейфовать по славному городу Севастополю в одеяниях мещанского сословия.