Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - [52]

Я набрался храбрости и выпалил в режиме оперативного доклада:

— Товарищ контр-адмирал, прошу вас дать мне рекомендацию для вступления кандидатом в члены КПСС!

Судя по всему, адмирал был несколько обескуражен просьбой. Он по-простецки почесал затылок, отчего его фуражка приняла совсем уже угрожающий крен, что-то невнятно пробурчал и, наконец, ответил:

— Ты… как тебя, бл…, Белов… гм… дело серьезное. Я вообще-то рекомендаций не даю… ты, бл…, ё…, Белов, я подумаю, завтра или послезавтра подойдешь. Свободен старшина!

Отходил я от адмирала тем же парадно-церемониальным шагом, спиной чувствуя буравящий мою спину взгляд адмирала.

К Бичурину я отправился в тот же день, решив не откладывать дело в долгий ящик. Кабинет политссыльного адмирала располагался в крыле нашего факультета и ни размерами, ни обстановкой не соответствовал высокому званию его хозяина. По некоторым непроверенным слухам, бродившим в курсантской среде, оказался Амир Имамович в нашей системе после чересчур бурной вечеринки политотдела средиземноморской эскадры по случаю возвращения с боевой службы. Вечеринка, видно, удалась, так как подпившая политэлита флота решила закончить ее в изысканном женском обществе, для чего, загрузившись на катер, прямиком отправилась на госпитальное судно «Енисей» в надежде на кокетливое общество молоденьких медсестер. Но на «Енисее» оказался очень грамотный и расторопный каплей, дежурный по кораблю, который, узрев катер с нежданными золото-погонными друзьями, да еще и в сильном подпитии, находчиво приказал подать им парадный трап, одновременно доложив о визите оперативному дежурному по флоту.

Дальше сработала негласная любовь моряков к политикадрам, и доклад незамедлительно пошел наверх. И пока пьяненькая политкомпания разбредалась по палубам «Енисея» в поисках женских тел, на берегу была срочно собрана группа облеченных полномочиями офицеров во главе с начальником штаба флота, которая уже через полтора часа была на борту плавучего госпиталя. Дальнейшее покрыто мраком, но, по слухам, из партии адмирала не выгнали чудом, ограничившись строгим выговором, но сослали на должность, не соответствующую званию, в училище. На партийном учете адмирал, как и все офицеры факультета, состоял в одной из рот факультета, и, по рассказам, строгий выговор и правда имел, но через год его сняли, причем как-то незаметно и без партсобрания.

Судя по всему, нынешнего своего положения адмирал несколько стеснялся, и поэтому приезжал из города в училище в штатской одежде, а уж в форму облачался у себя в кабинете. И еще было видно, что адмирал полон решимости вернуть былое величие, поэтому являл собой на службе абсолютный пример сознательного и идейного военнослужащего, верного донельзя делу партии и правительства, чем не только пугал курсантов, но и нервировал большинство офицеров.

Разговор с нестроевым адмиралом начался по стандартной схеме, но протекал в отличие от беседы с Сидоровым несравненно дольше и насыщеннее. Выслушав мою просьбу, Бичурин усадил меня на стул и провел со мной настоящее собеседование в лучших традициях приверженцев марксистско-ленинской философии и диалектического материализма. Говорил адмирал негромко, скажем даже, проникновенно и с придыханием, но сохраняя при этом высокую патетику, и только иногда, в самые нужные моменты, очень профессионально и по-актерски поднимал голос до уровня строевого командира на плацу. Выжав из меня все возможное и невозможное, Бичурин, наконец, остановился и, кажется, остался доволен собой и результатом. Рекомендация была мне обещана сразу, в отличие от Сидорова, но помимо этого мне было обещано в будущем, когда я стану коммунистом, постоянное партийное кураторство со стороны адмирала. Это обещание мне потом не раз еще аукнулось.

Самое удивительное заключается в том, что на следующий день я был вызван с занятий в кабинет Сидорова, где после короткого напутствия, перемежаемого легким матерком, получил на руки рекомендацию заместителя начальника училища. Была она предельно лаконичной, писана короткими рублеными фразами, и при смене моей фамилии на иную могла бы служить рекомендацией любому другому военнослужащему. Но это меня мало волновало. Первая адмиральская рекомендация у меня была!

Еще через неделю я также был зван в кабинет Бичурина, где после еще одного получасового идейного вливания я получил вторую драгоценную бумажку с адмиральским автографом. Говоря честно и откровенно, на такой успех я конечно же не рассчитывал. Не знаю, какие обстоятельства тут сыграли роль, может, мое довольно детское и наивное нахальство, может, то, что я был одним из немногих старшин рот на младшем курсе из своих, носил мицу не по курсовому рангу, и оттого был заметен на общем фоне, может еще что-то повлияло, но факт оставался фактом: рекомендации в КПСС мне написали два адмирала из четырех возможных.

Надо заметить, что с самого начала я на всякий случай попросил написать мне рекомендацию еще и у своего начальника курса, что тот сделал без возражений, так как это практически входило в его обязанности. Дальше все было как-то обыденно. Комитет комсомола роты, потом факультета… голосовали. постановили… утвердили. направили… поздравили. И в конце концов мне сообщили дату, когда парткомиссия училища будет решать, быть ли мне в рядах КПСС или нет. В том, что мне там быть, я уже ни на грамм не сомневался, так как фотографии для кандидатского билета у меня взяли заранее, да и адмиральские рекомендации возымели действие на комсомольский актив училища в лице группы освобожденных комсомольских старлеев и лейтенантов. А парткомиссию назначили на 25 февраля.