Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - [50]

Наступили для них черные дни. По мнению начфака, внешний вид всех четверых абсолютно не соответствовал предстоящей торжественности. Прически не выдерживали никакой критики, форма мятая, и вообще, курсанты оставляли впечатление анархистов времен Гражданской войны, а не будущих защитников Отечества. Поступила команда: кудри и чубы укоротить, брюки и фланки обновить и отутюжить. И вот вечером в роте местные мастера ножниц до изнеможения корнали головы «приговоренных» к празднику. Гладились до полуночи. А на утреннем осмотре заместитель начфака каперанг Плитнев, отвел троицу в сторону от строя и подверг их отдельной строжайшей проверке. С присущей лишь одному ему отточенностью знаний Строевого и Внутреннего устава он выявил у участников завтрашнего мероприятия следующие неполадки: 1. Отсутствуют носовые платки; 2. Не у всех есть в наличии расчески; 3. Стрижка опять не соответствует Уставу; 4. Обрезаны ранты у хромачей; 5. У всех ушиты брюки и фланки; 6. Неуставные нарукавные курсовки; 7. Погончики тоже неуставные; 8. Бляхи на ремнях выпрямлены; 9. У Гвоздева наглое лицо.

Короче, после завтрака на занятия бедолаги не пошли. Они получили очередные два часа на устранение недостатков и после первой пары занятий должны были предстать пред светлые очи начальника факультета.

К этому времени Гвоздя уже терзали смутные сомнения по поводу предстоящего. Какая, к черту, перепись населения?! Не было ее, да и нас, курсантов, никто и никогда не считал! А командир, совершенно сбрендив, хранил почтовое приглашение у себя на груди, словно реликвию, не давал его никому в руки и даже не позволил рассмотреть повнимательней. Злости добавляло то, что после трех заходов на смотр к начфаку прически участников представления приобрели абсолютно неприличный для курсантов четвертого курса вид — бобрик. На голове осталось лишь жалкое подобие волос, сквозь которые идеально просматривались родинки и прочие антропологические особенности строения черепа. О форме лучше и не говорить — мешки на теле. Уже от всего этого хотелось выть и растерзать всю переписную комиссию в клочья.

На счастье, придурковатый вид обскобленных и обшароваренных кадетов начфаку понравился. Сделав несколько мелких замечаний, он удовлетворенно покачал бородой и приказал назавтра убыть в город пораньше, чтобы, не дай бог, не опоздать, а по возвращении сразу доложить о результатах. После чего аудиенция была закончена. Ребята вздохнули с облегчением. Дальнейшее скальпирование причесок откладывалось.

Утром вся рота пожимала уставной троице руки и со смехом предлагала к возвращению установить Валере поясной бюст в стенах училища. Во главе с наутюженным командиром делегация убыла в город. Больше всех возвращения ребят ожидал я. Хотя бы по той причине, что так и не узнал, что находится по указанному мной в открытке адресу. Скажем прямо, я не ожидал такого мощного результата. Думал, что все закончится общим смехом, максимум увольнением Гвоздя в рабочий день в неизвестном направлении. Но чтоб такое!

После окончания занятий я пулей понесся вниз, в роту. Дневальный сказал, что командир вернулся часа два назад, закрылся у себя в кабинете и просил на все звонки отвечать, что он еще не пришел. На тот момент я был старшиной роты и, воспользовавшись этим обстоятельством, дающим право беспокоить командира в любое время, постучал в дверь и вошел. Командир сидел за столом и меланхолично помешивал ложечкой в стакане с чаем.

— Ну что, товарищ командир, как прошло? — спросил я, придавая голосу как можно более заинтересованные нотки.

Командир поднял глаза.

— Никак.

— Что такое, товарищ командир? Гвоздев что-то отчебучил?

Командир встал. Прошел несколько шагов по кабинету. Хрустнул пальцами.

— При чем здесь Гвоздев? Над нами кто-то очень зло пошутил. Я бы даже сказал — надругался. Не могу даже придумать, что доложить начфаку.

Мне пришлось сделать еще более озабоченное лицо.

— Так что же случилось?

И командир поведал. По адресу, указанному в приглашении, оказался какой-то грязный и задрипанный цех бытовой металлообработки. Ни о каких комиссиях и переписи там и слыхом не слыхивали. Вот запаять кастрюлю или чайник — пожалуйста! В душе еще надеясь на ошибку в адресе, командир повел свой отряд в горисполком, полагая, что уж там-то все знают и направят, куда нужно. Оттуда и послали. В дурдом! Первый же дежурный клерк смеялся до слез, рассмотрев мою филькину грамоту. Оказалось, ни комиссии, ни фамилии, указанной на послании, не существовало. Мучения бойцов и рвение начальников пропали даром. Полысевшие головы горели от стыда. Их надули, как детей. Впавший в прострацию командир даже не нашел ничего лучшего, как отпустить всех трех бойцов своего «наградного» отряда на «сквозняк» — в увольнение до утра понедельника, предварительно подарив Гвоздю на память злополучную открытку. Сам же он побрел в училище, обдумывая по дороге как бы помягче доложить старшему начальнику о случившемся.

На момент нашего разговора никаких дельных идей в его голове не возникло. Давать советы я побоялся. В итоге командир пришел к самому верному решению. Взяв с меня слово о полном молчании, он отправился к шефу и восторженным голосом доложил о благополучном исходе. Гвоздев — почетный гражданин, все рады, все смеются, выглядели, как положено, не посрамились. Начфак возрадовался, пожал командиру руку и на том эпопея закончилась. Докладывал он начальнику училища или нет — неизвестно. Скорее всего, нет. У того и без нас дел по горло.