Столкновение обстоятельств - [9]

"А если и мы повыгадываем? Переберем варианты? Лия из консерватории - слишком уж талантлива. Две Ольги с четвертого курса: одна поумнее, фигура похуже, другая наоборот - фигура есть, ума нет, даже родителей знакомить стыдно. И кто тебе сказал, что они не заняты? Эля Садыкова - я шесть курсов ее в упор не видел, а сейчас руки просить буду? Скотинка ты домашняя, Андрей Васильич, хорошо, что никто в твои мысли не заглядывает..."

Потом был пошлый ресторанный выпускной, который как будто хотел заслонить собой воспоминание о легком и воздушном школьном. Не выйдет!! Все незамужние с курса пришли с парнями: верный знак, что за интернатуру выйдут замуж и останутся где хотят. Демонстрация силы, так сказать. Пришла без мужика только Садыкова, самая-то красивая с курса. А мы-то какую девку прозевали, уедет в район - и ищи...

Наташка не дала додумать. До боли знакомым движением дернула за рукав:

- Нам когда выходить?

Хозяин палатки оказался таким, как его описывали москвичи: пожилым и хмурым. Но вдруг, изучив ребят, заулыбался:

- Ты Андрей из Казани, так я понял? А дивчина тоже, видать, не наша?

- Я из Ленинграда. Меня Наташей зовут.

- Ну, оно и видно, что не наша. Наших сразу видать - одевают только подороже, а вкусу никакого. А что вы стоите, проходите, чаем напою!

Вот тебе и хмурый мужик. А на двери-то табличка: "Профессор..." И точно, москвичи же говорили, что у одного из них дядька - профессор в Харькове. Старый дом, везде книги, старая мебель. Видно, дядька из старой харьковской профессуры. Повезло же - в таком доме запросто чаю попить. Поговорили о том о сем. О племянниках профессор отозвался сухо: "Идут по жизни, как баржи. Своего ходу ни грамма. Только гонор столичный". Посетовал, что обмещаниваются студенты: "Я на работу пешком хожу. Пока дойдешь, две-три машины остановятся, предложат подвезти. Наши купчики". И вдруг профессор внимательно посмотрел на Наталью:

- Я так понимаю, вы с Андреем недавно знакомы? В Керчи, если я не ошибаюсь, он был один?

- Три дня. Даже говорить неловко, в поезде познакомились.

- А что тут зазорного? Сватовство, в моем понимании, гораздо более постыдная вещь. Оно ведь, по сути, предполагает полное неуважение к личности в человеке. Или насилие над ней. Ой, ну да я не об этом. Вам ехать-то вместе?

- Ну, как сказать... Как Андрей скажет.

- Просто у меня два билета до Москвы пропадают. Дочь и зять на самолет взяли, а я им на поезд. От страху накладка получилась. Берете?

Вот так все неожиданно и решилось. Рассчитались за билеты, уже стояли на пороге, и тут профессор посмотрел на ребят в упор и как-то тревожно сказал:

- Будете в Харькове, ради бога звоните, заходите. Ну, это и так ясно. Ребята, вот вы люди нездешние: скажите, только честно, как на духу. Мещанский у нас город? Положа руку на сердце?

- Ничего не попишешь,- сказал Андрей.

Профессор вдруг улыбнулся:

- Леди и джентльмены, а вы знаете, что герб Харькова украшает вершину Эвереста? Нашлось, значит, кому донести. Нашлись и в нашей дыре вот такие люди, что из теплого южного города лезут в горы и ломают хребты. Интересно, а? Вот ведь как часто получается! Города, конечно, как люди, могут обмещаниваться и развращаться, но люди-то, как города, могут выдержать любую осаду. Держитесь крепче, ребята!

Москва обняла давкой, самой большой в Европе,- Курским вокзалом.

...На "Профсоюзной" - ни эскалатора, ни давки. Пятнадцатого апреля сего года в девятнадцать пятьдесят шесть по московскому худенькая девчонка, брюнетка с черными-черными глазами, покачнувшись, упала и пролетела лестницу сверху донизу, пока не остановилась. Очнулась - пожалела, что не в узком коридоре эскалатора, где со всех сторон люди, а на этой вот безлюдной станции настиг ее обморок.

Два негритянских паренька с медфака "Патриса Лумумбы" писали ее учебную историю болезни, два лечащих врача - настоящую, бегали кругами какие-то аспиранты, ожесточенно шушукались докторанты. Обычная жизнь университетской клиники. И травма-то, по всем учебникам, несерьезная - сотрясение мозга, а попробуй переживи-ка сам. Отца недавно перевели из Казани в столицу, документы идут из Казанского меда во Второй Московский не иначе как с залетом в Буэнос-Айрес, и тут - пропустить две недели!

И где только наша не пропадала!

Гнала зачеты, как курьерский поезд. Невропатологи обрадовали: наклонность к обморокам останется в подарок на всю жизнь, а посему учись падать и всегда носи с собой нашатырку. И еще обрадовали: обморок ты, доктор Назарова, получила из-за московской нервной жизни. Жила бы в провинции, воздухом дышала - ничего бы не стряслось такого...

- Панкратов, у тебя совесть-то есть? Хоть бы ради смеху два раза с одной и той же притащился!!! Ну, захады, ар"л!! Вас небось ышо и завтраком кормить? Ой, какой у нас видон; браво, браво, маэстро!!!

...Какая ты была, такая и осталась, Анька Назарова. Твой черный огонь впишется в любой пейзаж - что в хибары, что в хоромы... Ну как ты тут?

- Как живу? Ничего живу. Худо-бедно, а еще одной казанской сиротой в столице больше. Вот. А когда мне скучно - прихожу на Казанский вокзал и в грузчики прошусь. И вообще "удивительное дело - головой с балкона вниз"!