Столичная штучка - [54]

— Риммка! Я не знаю, как тебя благодарить! — Ксюха обняла подругу за шею и прижалась к ее щеке.

— Тихо ты, я все-таки за рулем, — довольно усмехнувшись, Римма изобразила на своем лице серьезность, дернула плечом, высвобождаясь из цепких объятий Оксаны, и, не отрывая взгляда от дороги, включила левый поворотник.

— Извини, я не подумала, — Бубнова уселась поудобнее и достала из сумочки помаду. — Мне до сих пор не верится, что этот кошмар кончился, — она провела краской по бледной полоске губ. — Ой, ну и страшилище же я заморское, краше в гроб кладут! — оценив свое отражение в зеркальце пудреницы, она состроила кислое выражение лица и, закатив глаза к потолку, с силой захлопнула инкрустированную крышечку.

— Да, не фотомодель, — трагически подтвердила Римма. Она бросила короткий взгляд в зеркало заднего вида, оценивая свою внешность и удовлетворенно сравнивая ее с бледным видом Ксюхи. Двести граммов косметики, нанесенные в один заход, явно сделали свое дело: персиковые щечки Риммы, заретушированные слоем темных румян, выглядели куда более привлекательно, чем черно-белые впадины Ксюхиных щек. Томно моргнув длинными накрашенными ресницами, Римма выкатила глаза и, слегка повернув голову, полюбовалась тонкой белой линией шеи. Оставшись довольной произведенным сравнением, она качнула головой, и ее морковные перышки на вишневом поле торчащей во все стороны налаченной шевелюры весело вздрогнули.

— Ну что, и жизнь хороша, и жить хорошо? — не отрываясь от дороги, она лишь мельком взглянула на подружку и, подмигнув, широко улыбнулась. — Я ж тебе говорила, что все постепенно утрясется, а ты не верила. Старших нужно слушаться, — в голосе Риммы Ксюха уловила покровительственные нотки, но спорить не стала. Конечно, те два месяца, на которые Римма была старше ее, мало что решали, но если рассудить здраво, то в одиночку ей никогда бы не выпутаться из передряги, в которую она попала.

— Знаешь, Риммка, у меня такое чувство, будто я горы смогу сдвинуть, — негромко проговорила она, поглядывая на мелькавшие за окном дома.

— Это хорошо, если горы, — Римма скептически хмыкнула и, увидев, что загорелся красный, притормозила. — Ладно, с одним вопросом мы разобрались, это уже в прошлом, сейчас у нас на повестке дня — разобраться со вторым. До выплаты долга этого салажонка, Нестерова-младшенького, осталась всего неделя, а потом начнется самое веселое, после раздачи подзатыльников предстоит получение вкусных гостинцев, так что ты успела к самому интересному. — На светофоре зажегся зеленый, и Римма нажала на педаль газа. — За эту неделю ты должна отдохнуть, выспаться и перестать психовать, посмотри, на кого ты стала похожа, не Ксюха, а тень отца Гамлета!

— Тебе легко говорить, над тобой не висит дамоклов меч, ты сама себе хозяйка, уважаемая, состоятельная дама, а я что?

— А что ты?

— Иногда я ощущаю себя старой ненужной вещью, которую захотят — постирают, а будет лень — снесут на ближайшую помойку. Тебе отчет держать ни перед кем не нужно, а мне еще предстоит разговор с Нестеровым.

— А что тебе Нестеров? — Римма презрительно оттопырила нижнюю губу и высоко вскинула брови. — Плюнь и разотри, вот что я скажу. Без твоего согласия в один день он развестись не сможет, а позже у него такая райская жизнь начнется, что ему не до развода будет.

— Так-то оно так… — сказала Ксюня, и Римма услышала вздох, который был способен разжалобить камень.

Подумав о том, что через час, максимум через два ей предстоит разговор с Анатолием, Ксюха почувствовала, что кончики ее пальцев стали холодными, а виски будто свело, натянув до предела все лицевые мышцы и заставив сердце биться вдвое медленнее. Гулкие неровные удары раздавались в грудной клетке, словно в пустом замурованном от света и шума помещении, отдаваясь острой режущей болью в спине и перехватывая дыхание. Ладони рук, в один миг ставшие влажными и скользкими, мелко подрагивали, а по всему телу разливалось противное ощущение бессилия и чудовищного страха, совладать с которым не было никаких сил. Вытащив из кармана куртки носовой платок, Оксана вытерла холодные капли пота, выступившие на висках и верхней губе, и, пытаясь унять бьющую ее дрожь, прикрыла глаза.

— Как же я его ненавижу! — проговорила она. Судорожно сжав ладони, Ксюха качнула головой, и Римма, бросившая взгляд на подругу, увидела, как на ее лице заиграли желваки сведенных до боли скул. — Если бы ты знала, Риммка, если бы ты только знала, как я его ненавижу!

— И нет сильнее чувства в мире!.. — стараясь отвлечь Ксюху от пагубных мыслей, нараспев продекламировала Римма.

— Есть, — тяжело уронила Ксюха. — Я боюсь его, — серьезно сказала она и, открыв глаза, повернулась к подруге лицом. — Ты знаешь, что такое страх?

— Страх? — Римма слегка нахмурилась и задумалась на мгновение. Ее лицо превратилось в непроницаемую маску.

— Тебе этого не понять, — в голосе Ксюхи промелькнуло что-то такое, что заставило Римму насторожиться. — Знаешь, это даже не страх, этому нет названия. Его нельзя потрогать, его нельзя увидеть и от него нельзя избавиться. День за днем он оплетает своей паутиной тебя всю, заставляя оглядываться на каждый шаг, прислушиваться к каждому звуку, просчитывать каждое произнесенное слово. И когда эта тяжесть становится неподъемной и ты готова кричать от боязни перед неизвестным, вдруг понимаешь, что он забрал у тебя все, и твой голос не будет услышан никем. Это чувство тебя выжимает, перемалывает в пыль, заставляя бояться собственной тени и презирать себя. Эх, Риммка, тебе этого не понять, — с болью выдохнула Оксана, и краем глаза Козлова заметила, что по щеке Ксюхи покатилась слезинка.