Стоим на страже - [126]

В следующий миг вездеход накренился, замер на какие-то считанные доли секунды, — видно, приподняла его льдина, — из кабинки выскочил в воду водитель, вытянул за собой женщину в красном плаще — Бойцов, обмерев и растерявшись, увидел с тоской — Инна это, Инна! Вездеход накренился еще больше, на короткий миг показалось его мазутное дно — вездеход завалился назад и набок, потом мелькнули черные, нарядные, будто от новенького игрушечного автомобиля, колеса. Совсем рядом с машиной вздыбилось толстое, с объеденными гладкими краями тело льдины, толкнуло машину в поддон, и вездеход нырнул в глубину, в темень реки, словно его никогда и не было.

Сзади на мосту закричали, Бойцов обернулся, увидел, как кто-то сбросил с моста резиновую шлюпку — та дернулась, привязанная к веревке, снова дернулась, ее подбросило течением — не-ет, резиновая шлюпка — это перышко, утиный пух, на ней людей не спасешь… Но тут послышалось слабое, зажатое, тонущее в дожде «а-а-а-а», и Бойцов словно во сне, в больной одури увидел, как течение несет красный плащ. Инка!

Не успев что-либо толком сообразить, Бойцов коротко разбежался и, поскользнувшись при толчке, прыгнул с моста, ударившись о воду грудью и плечами. Вода была черной, грязной, пахла гнилью и землей, Бойцов вынырнул, сплюнул жижку, поплыл, сопротивляясь колокольному гуду в ушах, крутя головой, смятый тем, что видел.

Далеко впереди мелькала красная полоска — то ли знакомый плащ, то ли кровь, размытая на черной густой воде. Плыть мешали сапоги, он сбросил их в воде, задержавшись на секунду; хрипя, скаля зубы и задирая от ярости голову, поплыл дальше. Алонский берег, хоть и был далеким, а все же чувствовался — все же землица это, что силы человеку придает, а не вода — при виде земли всегда легче, надежнее; земля укроет, и напоит-накормит, и обогреет, а время придет — навсегда схоронит, погребет в своей плоти, вечный приют даст.

Вода была не столь холодной, как показалось поперву (хоть и плыли в ней льдины), не сводила ног-рук жестокой судорогой, в такой воде можно было минут двадцать-тридцать продержаться. Задрав голову и глотнув воздуха, Бойцов увидел, как по мосту бежали люди, и что-то теплое, благодарное замолотило у него в висках — без помощи ни он, ни Инна, ни водитель не останутся, ребята помогут, обязательно помогут. Вот только где водитель, неужто на дно ушел — водителя Бойцов не видел… Да не может быть, чтобы на дно, он же не слабее Инны, он ведь мужик все-таки, сильный, сноровистый парень, не должен уйти под воду, он еще повоюет за жизнь, а пока будет сражаться со стихией, тут и ребята с подмогой подоспеют.

Красный плащ все ближе и ближе, и Бойцов, задыхаясь, хрипя, ползет к нему по густой черной плоти воды, раздвигая ее руками, головой, плечами, грудью, всем усталым своим телом, стремясь настигнуть красную полоску, Инкин плащ. А плащ, словно цветок диковинный, сказочный, страшный, распустил свои лепестки на поверхности, он цвел, будто гигантская лилия, а вокруг него вспухали мелкие, словно от падающей дроби, фонтанчики — дождь все лил и лил.

— Держись! — прохрипел на последнем дыхании Бойцов. — Д-д-дер… — и хватил ртом воды, поперхнулся, в глазах у него потемнело так, что даже «цветок», плоско распустивший свою чашу на поверхности реки, померк.

Бойцов не помнил, как догнал этот «цветок», как сумел поднырнуть под него и потом вытянуть наверх, не помнил, как прибился к земляной шапке-островку, попавшему в круговерть и оттого застрявшему на месте. На островке росли тонкие, в руку примерно, березки, слепо морщили свои молодые листья под дождем, плакали тихо — не жить им теперь, сомнет их река, — но великое дело березки все же сделали, спасли людей…

А потом все оборвалось в сознании Бойцова, наступил провал.

Очнувшись, он долго не открывал глаз, втянул в себя воздух: пахло лекарствами — валерьянкой с карболкой, нашатырем и почему-то тигровой мазью. Пошевелился, проверяя, болит ли тело, — нет, тело не болело… Странно, почему же тогда пахнет госпиталем? Как он сюда попал?

В ушах тревожно задзенькал молоточек, будто стеклом тихонько ударяли по стеклу — звук чистый, хрустальный, неземной какой-то. И тут он вспомнил все, что произошло, — и мост, и коробку опрокинутого вездехода, показывающего свое мазутное дно, и алый, слепяще яркий «цветок», стремительно уносящийся по реке в мрачную темноту.

Бойцов застонал, открыл глаза и увидел человека, которого меньше всего ожидал увидеть. Подполковник Кожемякин. Широкий, словно стол; голова как бильярдный шар, будто Кожемякин каждый день покрывает ее свежим лаком; под крупным пористым носом усы — настоящая щетка, одежду можно чистить.

— Лежи! — в обычном своем приказном тоне проговорил Кожемякин.

Бойцов облизал губы сухим, жестким языком. Спросил заикаясь:

— Г-где Инна?

— Жива Инна. В соседней палате. Сможешь вставать — в гости сходишь.

Бойцов пожевал губами, стараясь продолжить разговор, задать второй вопрос, но сил не было, на нуле пока силы-то…

— К-куроч-чкин к-как? — наконец справился он с собой.

— Ничего твой Курочкин, жив-здоров. Ушиб только, да еще мышцу тросом разодрало. А так все в порядке.