Стоим на страже - [123]
Мост сместился под брюхо Ми-8, вертолет сделал круг. Подступы к переправе были отрезаны с обеих сторон водой.
Раз шесть заходил вертолет на мост, чтобы у всех была ясная картина того, что происходит, а потом сделал посадку в тайге, на ровной ягодной площадке, знакомой Бойцову, — в прошлом году вместе с Инной они тут бруснику собирали. Площадка располагалась примерно в километре от Биры.
Ми-8 заглушил двигатель, офицеры вышли из вертолета, гуськом пересекли площадку, у крайней сосны сгрудились. Пахло сыростью, прелой хвоей, мхом, грибами, чем-то залежалым. Было тихо, если не считать монотонного шепота дождя, от которого сводило скулы и хотелось заткнуть уши — настолько этот шепот был неестественным и нудным, он словно приклеивался к человеку.
Кожемякин поочередно оглядел каждого.
— Ну, что будем делать? — Взгляд подполковника был пристальным и сумрачным.
А дождь не переставал и не переставал. С верховьев, с каменных боков недалеких гор, с гольцов сползали ледовые глыбы, плыли по воде со скоростью моторной лодки, со всей силы били в опоры едва живого, скрипящего моста. Моста, который во что бы то ни стало надо было спасти. Иначе поселок и весь железнодорожный батальон будут отрезаны от тыла, и тогда приостановится строительство, замрет трасса. А этого нельзя допустить.
На мост решено было высадить десант в количестве ста человек — высадить в ближайшие полчаса-час.
Что мог сделать десант?
Во-первых, укрепить кряжи моста тросами; во-вторых, оберегать опоры от таранных ударов, которые наносили глыбы льда и пятидесятиметровые лесины; в-третьих, разгребать, разводить в стороны заломы, наваливающиеся на мост всей своей тяжестью и грозящие вот-вот превратить в кучу обломков тоненькую деревянную нитку.
Командовать десантом было приказано старшему лейтенанту железнодорожных войск Николаю Бойцову.
У железнодорожных войск замысловатая эмблема — тут и летные крылышки, и инженерные молоточки, и якорь. Приехал в прошлом году Бойцов к себе в Подмосковье, в поселок Кокошкино, соседи, знакомые, родичи по случаю приезда собрались, и все, как один, спрашивают: «А в каких войсках ты, Николай, служишь? Уж больно армейская эмблема у тебя в петлицах непонятная… Всем эмблемам эмблема вроде бы? А? Скажи! Или секрет? Уж не в ракетных ли? Самого наивысшего назначения… Стратегических?» Ближе всех к Бойцову сидел отец, сутуловатый, седой Николай Николаевич (у них в роду испокон веков были одни Николаи Николаевичи — и отец, и дед, и прадед). В глазах отцовских — заинтересованность, ожидание и вместе с тем определенность — отец, судя по всему, считал, что Колька его как пить дать служит в ракетных войсках стратегического назначения. Самых наивысших! Разве мог старший лейтенант Бойцов разрушить отцовские иллюзии? Никак не мог.
Он вобрал в себя побольше воздуха, чтобы не было страшно врать, ткнул себя пальцем в грудь.
— Точно, земляки! На ракетах верхом приходится сидеть, поглядывать, что по ту сторону горизонта делается.
Хорошо, что Инны при этом разговоре не было, она бы объяснила, что к чему, не дала бы своему мужу соврать. В отцовских глазах будто молния какая вспыхнула, они даже высветились изнутри — старший Бойцов остался доволен, расправил усы, вспушил их корявыми, съеденными ревматизмом пальцами, поглядел на гостей — ну как?
— Отл-лично! — дружно отозвались соседи, родичи, знакомые. — Хороший у тебя, Николай Николаевич, сын вырос.
Зато вечером, когда старлей Бойцов во всей своей парадной форме направился в «Голубой Дунай» — пристанционную палатку — пополнить запасы, чтобы было чем отметить приезд, и вместе с ним увязался отец, хмельной и оттого излишне разговорчивый, навстречу им попался Пашка Локтев, бойцовский школьный товарищ. На одной парте сидели.
— Колька, друг! — закричал издали конопатый ветеран школьных проделок, классных перепалок и драк, сияющий, как солнце красное, с редкими рыжими лохмами на темени. Подбежал, обнял, откинулся назад, словно встретил своего подопечного.
— Повзрослел, повзрослел… — подцепил ногтем эмблему на петлице бойцовского кителя, подмигнул, — в хороших войсках, Колька, служишь, в железнодорожных. Я в них тоже два года отбарабанил, не жалею.
Бойцов увидел вдруг, как вытянулось, потяжелело лицо отца, посветлели, стали водянистыми его глаза.
Пашка, кажется, понял, в чем дело, растянул рот в добрейшей, в тридцать два зуба улыбке.
— Не журитесь, батя, железнодорожные войска в эпоху всеобщего разоружения будут перспективнее ракетных.
…Бойцов усмехнулся, заправил воротник с петличками под плащ-палатку — эмблема на петличках напомнила о том случае. Лицо Бойцова было серым, щеки втянулись, глаза запали, и когда он смеживал веки, то погружался в такой душный мрак, что сердце начинало стучать звонко, обеспокоенно, словно набат в ночи, и тогда старший лейтенант резко дергал головой, чтобы прийти в себя, стряхнуть эту одурь.
Двое суток они отстаивали мост. Как это много — два дня и две ночи… Через час начнут отсчет сутки третьи… Что они принесут? Новый приток воды? Новую работу, изматывающую донельзя, от которой жилы на руках и на шее лопаются? Бойцов покрутил неверяще головой, облизал шершавые, будто наждаком обработанные губы. Одного хотелось: покоя, чтобы хоть как-то совладать с усталостью, стать самим собой, да еще, наверное… еще хотелось тишины. Чтоб исчез грохот беснующейся, сплошь в дурной пене реки, чтобы стекольно-тонкий звон в ушах истаял. Он словно звук тонкожалого ножа, когда его точат.
Рассказ о мальчике, который заблудился в тайге и нашёл богатое рыбой озеро, названное потом его именем.«Это озеро не отыщешь на карте. Небольшое оно. Небольшое, зато памятное для Васютки. Еще бы! Мала ли честь для тринадцатилетнего мальчишки — озеро, названное его именем! Пускай оно и не велико, не то что, скажем, Байкал, но Васютка сам нашел его и людям показал. Да, да, не удивляйтесь и не думайте, что все озера уже известны и что у каждого есть свое название. Много еще, очень много в нашей стране безымянных озер и речек, потому что велика наша Родина и, сколько по ней ни броди, все будешь находить что-нибудь новое, интересное…».
Рассказы «Капалуха» и «Весенний остров» о суровой северной природе и людям Сибири. Художник Татьяна Васильевна Соловьёва.
1942 год. В полк прибыли новобранцы: силач Коля Рындин, блатной Зеленцов, своевольный Леха Булдаков, симулянт Петька. Холод, голод, муштра и жестокость командира – вот что ждет их. На их глазах офицер расстреливает ни в чем не повинных братьев Снигиревых… Но на фронте толпа мальчишек постепенно превращается в солдатское братство, где все связаны, где каждый готов поделиться с соседом последней краюхой, последним патроном. Какая же судьба их ждет?
Виктор Астафьев (1924—2001) впервые разрушил сложившиеся в советское время каноны изображения войны, сказав о ней жестокую правду и утверждая право автора-фронтовика на память о «своей» войне.Включенные в сборник произведения объединяет вечная тема: противостояние созидательной силы любви и разрушительной стихии войны. «Пастух и пастушка» — любимое детище Виктора Астафьева — по сей день остается загадкой, как для критиков, так и для читателей, ибо заключенное в «современной пасторали» время — от века Манон Леско до наших дней — проникает дальше, в неведомые пространственные измерения...
Рассказ опубликован в сборнике «Далекая и близкая сказка».Книга классика отечественной литературы адресована подрастающему поколению. В сборник вошли рассказы для детей и юношества, написанные автором в разные годы и в основном вошедшие в главную книгу его творчества «Последний поклон». Как пишет в предисловии Валентин Курбатов, друг и исследователь творчества Виктора Астафьева, «…он всегда писал один „Последний поклон“, собирал в нем семью, которой был обойден в сиротском детстве, сзывал не только дедушку-бабушку, но и всех близких и дальних, родных и соседей, всех девчонок и мальчишек, все игры, все малые радости и немалые печали и, кажется, все цветы и травы, деревья и реки, всех ласточек и зорянок, а с ними и всю Родину, которая есть главная семья человека, его свет и спасение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».