Стоим на страже - [101]

— Гуйдо! Нашивку снять! Отставить разговоры на руле!

Последнее лейтенант Веденеев принял и на свой счет. Тоже, мол, нашел время формой одежды заниматься. Вахта на руле святое дело. Тем более что погода портится с каждым часом. Синоптики обещают нешуточный циклон.

Гуйдо с треском отодрал злополучную нашивку. Штурман разочарованно — сцены не вышло — взялся за измеритель. А Веденеев вышел на крыло мостика. В лицо ударил ветер с брызгами. «Канадка» вмиг обросла ледяным горохом…

После Киевского политического лейтенантская судьба — Веденеев ничуть не кривил душой — сложилась превосходно: распределился на Северный флот — самый лучший из флотов, попал на плавающее соединение, назначен сразу — не «комсомольцем», не замполитом в БЧ — заместителем командира корабля. Пусть не крейсера, не ВПК, большого противолодочного корабля, всего-навсего номерного сторожевика, но Николаю нравились эти крутоносые, цвета грозового неба кораблики, готовые драться и с самолетами, и с подводными лодками, и с себе подобными. Недаром Ухналев не без гордости называл их «крейсерами в миниатюре». С командиром тоже сошлись характерами. Василий Ухналев немолодой уже капитан-лейтенант (тридцать один, разве молодой? — искренне полагал Николай) пришел на корабль из береговой артиллерии. Переход, переаттестация, оморячивание, классы достались ему нелегко, и Ухналев страшно дорожил «командирским телеграфом». Как бы стыдясь «сухопутного прошлого», блюл на корабле морскую культуру с тщанием ярого боцмана. Нигде не было таких роскошных обвесов на сходнях, как на «двадцатьчетверке», такого хитроплетеного рындабулиня, такой чистой, всегда свежеподкрашенной палубы. Никто на СКР № 24 не смел присесть на кнехт или облокотиться на леер. И начальник штаба, старый морской волк, ничуть не подозревая об убийственности для Ухналева своей похвалы, поставил его в пример На совещании офицеров: «Вот капитан-лейтенант Ухналев, береговой человек, а навел на своем корабле первостатейный морской порядок».

Веденеев знал об этом командирском «комплексе морской неполноценности», посмеивался в душе, но вслух никаких шуток себе не позволял. Дай бог каждому «заму» такого командира: толковый, въедливый, вечно в корабельных делах и заботах.

«Это ограниченность», — судили об Ухналеве веденеевские коллеги. «Это органичность!» — спорил Николай. Кто-кто, а он хорошо знал, как остр бывает на язык командир «двадцатьчетверки», какие великолепные книги подобраны у него в каюте… Кроме всего прочего, Веденеев был несказанно благодарен ему за то, что тот принял его, зеленого лейтенанта, без начальницкого превосходства, «не давя погоном», легко и просто — на равных. И если давал на первых порах «предметные уроки», то делал это весьма деликатно, как бы походя, и не упрека ради, а чтобы ввести в курс дела. Разве забудешь историю с тем же Гуйдо?!

Корабль стоял тогда в доке, и команда жила на плавказарме. Веденеев на второй месяц службы остался обеспечивающим в воскресный день. Осмотрев куцый строй увольняемых в город, он порадовался за своих орлов: черношинельная шеренга сияла золотом блях, пуговиц, «крабов»; бравые лица, аршинные плечи. Рота почетного караула, да и только.

«Рота» ушла за шлагбаум, а минут через десять в каюту «зама» постучали. Вошел старший матрос Гуйдо, а за ним капитан-лейтенант Ухналев.

— Вот, Николай Петрович, полюбуйтесь на молодца. Наглядное пособие для комендантской службы. Одиннадцать нарушений в форме одежды!.. Гуйдо, назовите сами!

— Есть назвать! — вскинул дерзкие очи рулевой. — Нарушение первое — каблуки скошены, второе — рант обрезан, третье — бляха на ремне обпилена, четвертое — литеры на погонах пластмассовые. Из мыльницы…

— Дай-ка «беску»!

Донышко бескозырки было выстлано картинкой из «Огонька». Глаза красавицы Лопухиной с портрета Боровиковского печально смотрели из недр обмятого головного убора.

— Небось и гюйс белый нацепил?

Под шинелью и в самом деле оказался синий воротник с белым исподом — от летней форменки.

— Ну, что ты на меня так смотришь, Гуйдо?

— Глаз у вас, товарищ командир, рентгеновский!

— Ах ты зелень подкильная! — деланно рассердился Ухналев. — Молод еще мне комплименты говорить… Ты вот лучше объясни нам с товарищем лейтенантом, зачем тебе понадобилось уродовать благородную морскую форму?!

— А чтоб красивше была!

— И это говорит человек, обремененный килограммом золота на погонах?! Возьмешь у заместителя учебник по эстетике — к концу докования сдашь мне зачет. А пока две недели без берега!

— Есть две недели…

От дерзкой веселости рулевого не осталось и следа. На скулах заиграли желваки.

— Р-ршите идти?

— Погоди… Это ты к Татьяне так настропалился?

— Так точно.

— Значит, так. Час на устранение замечаний. Затем к товарищу лейтенанту за увольнительной запиской. Объяснишь Татьяне, за что тебе прервали связь с берегом.

— Есть!

Гуйдо вылетел за дверь, не теряя драгоценных секунд.

— Хороший парень… — заметил вдруг командир ему вслед.

«Такой должности на флоте нет», — чуть не сорвалось у Веденеева с языка.

— Отличный рулевой, — поправился Ухналев. — Но… с мотыльком в голове. Правда с Татьяной — есть тут учетчица с девочкой — у них серьезно.