Сто страшных историй - [105]

– Сопротивление? – удивился Карасу. – Немыслимая глупость!

Где-то я уже слышал подобное.

Не отвечая, Широно принял боевую стойку. Его веер потрескивал, мелькали колючие белые искры. Веер Карасу блестел, словно кусок угля. Соломенный плащ пришел в движение, превратился в рой рассерженных пчел. От сандалий Широно неслось гулкое цоканье, похожее на стук лошадиных копыт по булыжнику. Сам Широно при этом не сходил с места.

«Я не стану превращать тебя в живую статую, – прозвучал в памяти хриплый голос ворона. – Цени, это большое уважение.»

Я оценил.

Выхватив плеть, я хлестнул Карасу по коленям.

Да, знаю: истинный самурай сперва должен возгласить свое имя. Затем, дождавшись, когда противник тоже назовется, истинный самурай вступит с ним в честный поединок лицом к лицу. Но даже великий Минамото-но Ёсицунэ, ученик тэнгу, не гнушался прибегать к военной хитрости и бить врагов в спину, за что его всемерно восхваляли как образец доблести. Уж не знаю, тэнгу ли научили героя разить, не дожидаясь, пока враг обернется и представится, или герой освоил сию науку без чужой помощи – об этом в книге, которую еще в детстве подсунул мне святой Иссэн, не говорилось ни слова.

Уподоблюсь Ёсицунэ в его благородстве, решил я, а дальше будь что будет.

Расчет был на то, что плеть обовьется вокруг ног Карасу. Я дерну что есть сил, он споткнется, упадет лицом вперед, а там уж Широно разберется, что делать с утратившим равновесие вороном. Тэнгу можно убивать безнаказанно, но мне хватило ума не ставить невыполнимых задач, пытаясь лишить Карасу жизни. Хлещу, дергаю, он падает, вот и все. Расчет выглядел верным – ровно до того момента, как начал воплощаться в жизнь.

Плеть не обвилась, Карасу не упал.

С ленивой небрежностью он переступил с ноги на ногу, а может, подпрыгнул – я не разобрался, что же он сделал. Я лишь выяснил, что промахнулся. В следующее мгновение я уже лежал на земле, получив чудовищный пинок в живот, и корчился от боли, не в силах сделать вдох.

Спазмы рвали грудь на части.

– Глупец, – Карасу скосил на меня блестящий глаз. Так ворон смотрит на червяка, раздумывая, склевать ему добычу или пусть ползает. – Бестолочь. Ты что думал, я просто так позволил тебе гулять на свободе? Я знал, что ты сорвешься, и ты сорвался. Пусть теперь тот, кого ты звал слугой, поймет, чего на самом деле стоит его хозяин. Чего стоите вы все, жалкие людишки!

Он шагнул ближе.

– Вас нельзя убивать? – страшный клюв щелкнул раз, другой. Мелькнул и спрятался язык чернее сажи. – Ладно. У будды свое мнение насчет всякой грязи. Но калечить вас можно? Будда не запретил?!

Птичья лапа наступила на мою голень. Еще недавно я видел босые ноги Карасу, обычные, не слишком чистые человечьи ноги. Но чувствовал я сейчас совсем другое: три жестких пальца смыкаются выше лодыжки кольцом тюремных цепей, кривые когти рвут одежду и кожу.

Вихрь пронесся надо мной, бешеный вихрь по имени Широно. Сдул Карасу, будто пушинку, завертел по двору в неистовом танце. Но прежде чем ворон отпустил свою добычу, пальцы с когтями сжались сильнее. Выкрутили плоть, как прачка выкручивает холщовые штаны, рванули на себя, протащили беднягу Рэйдена по земле, ударили о край колодца.

Кость сломалась, я закричал.

Как же я закричал!

5 «Простите негодного слугу!»

Кнут не подстегивает лошадь так, как мой вопль подстегнул вихрь. Движение ускорилось; пыльное облако трижды взмывало на высоту забора – и падало, вертясь волчком. Что там? Бумажный веер? Перьевой?

Стальной?!

Я ничего не мог разобрать. Клокоча сорванной глоткой, попытался встать, рухнул обратно, мокрый от пота, хлынувшего изо всех пор. Со сломанной ногой я мог разве что ползти к ним. Не думаю, что этот маневр чем-то помог бы Широно; скорее, помешал бы.

Вихрь угас, пыль рассеялась.

Широно лежал навзничь, как незадолго до этого лежал я. В руке он сжимал веер, надорванный по краю, но сил поднять оружие у него не осталось. Карасу стоял на Широно двумя ногами. Мне, помнится, хватило одной. Когти левой ноги вцепились в матерчатый пояс, когти правой сжимали горло поверженного противника.

Длинный нос Широно сломался во время схватки. Теперь он смотрел куда-то вбок, как треснувший сучок. Ноздри с булькающим свистом втягивали воздух. Пушистый конец вороньего веера щекотал их. Наверное, Карасу хотел, чтобы жертва чихнула.

«Все тэнгу любят забавы и проказы. Я – меньше других…»

Взгляд Широно был обращен ко мне. Гордый самурай, однажды убитый тэнгу, потерпел второе поражение. Он не мог произнести ни слова, но глаза пылали белым огнем. Что говорил этот взгляд? Я Барудзироку Широно? Я человек? Повтори он это тысячу раз, ничего бы не изменилось. Я бы не помог, Карасу бы не поверил.

Мы лежали на земле, а казалось, горели в аду.

– Отлично, – каркнул Карасу. Он слегка запыхался. Под круглым глазом, выдавая возбуждение, билась синяя жилка. – Ты доставил мне истинное удовольствие. Давно я так не плясал, клянусь! Все, нам пора. Если хочешь, попрощайся с хозяином.

Попрощайся? О чем это он? Людей нельзя убивать!

Боль от перелома, боль от унижения, боль от бессилия. Сойдясь воедино, тройная боль лишила меня способности рассуждать здраво. Кому нужна твоя жалкая жизнь, Торюмон Рэйден? Она интересовала Карасу не больше, чем горсть дрянных щепок. Ворон подпрыгнул, держа Широно в когтях. Я испугался, что когти на горле убьют Широно, что я вот-вот стану свидетелем фуккацу, заполучив треклятого Карасу в качестве слуги. Поистине ужасное наказание!