Сто страшных историй - [100]

– Найдите телегу, – приказал инспектор. – Телегу и лошадей.

– Вы не задержитесь? – пробормотал Яманака.

– Нет, – обрадовал его инспектор. – Как только клетку погрузят на телегу, мы сразу же уедем. И советую вам держать язык за зубами. Вам и вашим людям. Длинный язык – короткая дорога.

– Что вы имеете в виду? – не понял Яманака.

Инспектор указал через пролив:

– Отсюда до Девяти Смертей рукой подать. Вы меня поняли?

– Да, господин! – в один голос рявкнула стража.

Спорить с чиновником из ведомства «цепкого взгляда» никто не рискнул.

5 Он будет смеяться

Обратный путь выдался легким.

Это если не считать припарок и перевязок – слуга инспектора дважды в день, утром и вечером, мучил нас с господином Сэки своим вниманием. Когда он отдирал ткань, присохшую к ранам, я лишний раз убеждался, что этот невзрачный человек – великий мастер пыточного искусства.

У старшего дознавателя начался было жар, но спал так же быстро, как и возник. Щека опухла и обзавелась ужасающего вида струпьями на месте укуса. Я бранился сквозь зубы, поворачивая голову туда-сюда. Затылок и холка, изорванные проклятым хитобан, адски болели.

Но в целом наше здоровье не вызывало опасений.

– Рассказу о случившемся не поверят, – как-то сказал мне инспектор, хотя я не спрашивал Куросаву, зачем мы везем Ловкача в Акаяму. – Ваши свидетельства не помогут, Рэйден-сан. Я бы и сам не поверил, клянусь! Значит, я должен предъявить мерзавца…

Он замолчал, не желая называть имена.

– Предъявить кому следует. После заката сама госпожа недоверчивость, глядя на него, поймет, что я говорю правду. Никакого меча не было. Не было меча, сообщников, сговора. А потом…

– Что потом, Хисаси-сан?

– Понятия не имею, – признался инспектор. – Даже представить не могу. Опять Девять Смертей? Если меня обяжут везти его в ссылку, я, наверное, вспорю себе живот. И сделаю это, ликуя и хохоча.

Тиба вел себя тихоней. По ночам его голова лежала на дощатом полу клетки, не пытаясь взлететь или пошевелиться. Днем он, случалось, ворочался, но лишь потому что тело затекало от неподвижного сидения. Его не выпускали: для этого пришлось бы сломать пару-тройку брусьев. Малую нужду Тиба справлял на ходу, в зазоры решетки. С большой нуждой поначалу вышла промашка. Но вскоре, оправдывая прозвище, Ловкач умудрялся удовлетворять и эту потребность тем же способом, почти не пачкая клетку. Правда, для этого слугам приходилось клетку наклонять.

Я отворачивался, не желая видеть такой позор.

На привалах слуга инспектора хладнокровно отмывал края узилища, которым все-таки доставалось. Брезгливость была ему чужда.

Как и на пути к месту ссылки, наш маленький отряд ночевал в лесу, сворачивая в чащу перед закатом. Для этого у нас были веские причины. Постоялые дворы почтовых станций, забитые постояльцами – не лучшее место, чтобы провести там ночь с хитобан, запертым в клетке. Наверное, мы могли бы оставить клетку где-нибудь возле конюшни, накрытую тканью палатки, под бдительным присмотром слуг, но Куросава не хотел рисковать. Неудобство сна под открытым небом он предпочитал иным, куда более опасным неудобствам.

Днем же мы без помех двигались по наезженным трактам. Грамота инспектора подтверждала на заставах право Куросавы везти пленника куда ему вздумается, не объясняясь ни перед кем. Присутствие рядом с инспектором, громадным как гора, двух дознавателей службы Карпа-и-Дракона, по виду истерзанных бешеной собакой, зажигало в глазах стражников огоньки изумления. Уверен, едва мы проезжали заставу, за нашей спиной рождалось десять, пятьдесят, сто страшных историй, одна правдоподобней другой.

Зажигались и гасли, будто огарки свечей.

В последнюю ночь перед возвращением Куросава подсел к нам с господином Сэки. Он не спал, не спали и мы.

– Он будет смеяться над нами, – сказал инспектор таким тоном, что даже мечтай я о сне месяц напролет, не сомкнул бы глаз до утра. – Он будет смеяться. Он играет в послушание, но в сердце своем он хохочет.

Старший дознаватель пробурчал что-то невнятное. Из-за раны на щеке ему было больно разговаривать.

Мы оба знали, о ком речь.

– Я предъявлю его как доказательство, – продолжил Куросава. – «Цепкий взгляд» ахнет, запишет все, что требуется, для архивов и отправит мерзавца в суд. А куда еще? У нас не умеют долго ахать, мы люди дела. Если нет злоумышлений особого толка, «цепкий взгляд» смотрит в другую сторону. Пусть решает судья! Вы, Сэки-сан, выпишете ему грамоту о фуккацу. На этом ваши должностные обязанности закончатся. Вас даже не уведомят о вынесенном приговоре.

Господин Сэки согласно замычал.

– И что? К былым преступлениям добавится нападение на должностных лиц. Да хоть покушение на сёгуна! Так и так Ловкача вернут к месту прежней ссылки. Мы увозим его, вы дрались с ним, страдаете от ран, и все ради чего? Ради того, чтобы он вернулся на остров?

Я неудачно повернулся. Проехался спиной по дереву, к которому прислонялся. В изодранных плечах и холке вспыхнула боль. Она поднялась выше, к затылку, просочилась сквозь кости черепа, свила гнездо в мозгу. Обернулась чем-то иным: злобным, ядовитым. Уж лучше бы оставалась простой болью!