Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску - [37]

Ну, теперь окончательно все. Кланяйтесь, пожалуйста, Тамаре Георгиевне и поблагодарите за милую приписку. Я тоже, и очень искренне, вспоминаю с большим удовольствием наши ривьерские встречи.

До свидания. Пишите. Ваше письмо для меня всегда радость.

Ваш Г.А.

90

30/XII-1960 <Париж> (до 15 января — потом Манчестер)

Дорогой Юрий Павлович

Шлю Вам и Тамаре Георгиевне лучшие пожелания к Новому Году! Надеюсь, все у Вас будет хорошо, благополучно, приятно, радостно, и еще надеюсь, что Вы и в этом году побываете в Европе.

Я потерял Ваше последнее письмо или оставил его в Манчестере. Не помню точно, о чем Вы писали, а если были вопросы, то не могу ответить. Даже адреса Вашего точно не помню, но думаю, что письмо дойдет. Оставьте хлопоты о моей поездке в Америку. Я чувствую, что ничего не выходит, да это и естественно. Значит, не утруждайте себя и бросьте это явно безнадежное дело.

А вот я о чем жалею: Вы мне прислали три стихотворения. Первого и третьего я не помню, и, кажется, они никаких «эмоций» во мне не вызвали. Но второе, слегка декадентски-вызывающее, было совершенно прелестно, и я им восхитился. Пожалуйста, пришлите мне его еще раз. У меня такая дырявая память, что я не могу процитировать для указания ни единого слова, но помню, что оно было именно с верностью декадентству и какими-то именами, кажется[464].

В Париже я уже две недели. Мне до смерти надоел Толстой: одна лекция в компании со Степуном уже была, две другие будут! Кстати, текст первой я Вам пришлю, хотя Вы человек Достоевский, что в стихах Ваших, о которых я Вам пишу, и подтвердилось еще раз.

До свидания. Не забывайте и пишите. А если я Ваши письма, да еще со стихами, и теряю, то по преклонному возрасту, а никак не по недостатку чувств к Вам. Честное слово, чувства мои самые верные и сверх-дружеские, отчасти для меня самого удивительные, т. к. се n’est pas dans та nature, froide et egoiste[465].

Ваш Г.Адамович

91

23/I-1961 <Манчестер>

Дорогой друг Юрий Павлович

Я бы на Вас рассердился, если бы был способен на Вас сердиться! Почему Вы мне не пишете? Почему не отвечаете? Надеюсь, что все у Вас благополучно, и причина молчания — необъяснимое «так!», слово, которое возмущало Зин<аиду> Гиппиус[466].

Засим перехожу к делу.

В Париже на праздниках я видел Рейзини. Он богат и славен, ему скучно и он рвется в бой, т. е. мечтает о журнале, издательстве и т. д. Я его настойчиво и упорно спрашивал: серьезно ли это, или тоже своего рода «так»? Он клянется, что серьезно, у него свои идеи, планы, а деньги — «ну, что значит несколько тысяч долларов?» Это — его слова. Несколько тысяч долларов — не очень много, но начать можно и с этим. Он может дать и больше.

Я ему сказал, что всем должны ведать Вы. Он вполне согласен, но настаивает и на мне. Я возражаю: стоять во главе не могу, но могу быть «при ближайшем участии». Вообще, все это еще вполне туманно, но надо бы, чтобы Вы переговорили с Рейзини (если Вы на это все согласны). Не может быть, конечно, и речи о даровом Вашем директорстве: это он должен знать сразу. Но что, как, кто, когда, — все это надо Вам с ним выяснить. Я лично был бы рад, если бы он издал мою книгу «Комментарии», т. е. разные статьи. А журнал? Додумайте и предложите ему. Его адрес: Nicolas Reizini, 1016 Fifth Avenue New York. Конечно, есть телефон, но я его не знаю. Если бы Вам надо было приехать для разговора в Нью-Йорк, то, конечно, на его счет. «Даром только птички поют», и он — не Мария Самойловна. Ну, вот. Надеюсь на Вашу звезду и энергию. Было бы все-таки хорошо, чтобы что-нибудь вышло.

Об остальном ничего не пишу, п<отому> ч<то> обижен до глубины души и сердца на Ваше молчание. Прошлое письмо мое могло, впрочем, И не дойти, т. к. я написал Washington как город, а не как штат. Буду ждать ответа.

Ваш Г.Адамович

92

1/II-<19>61 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович Отвечаю на письмо Ваше о Рейзини и журнале.

Ваша мысль, чтобы Р<ейзини> приехал для беседы к Вам, ирреальна. Он пообещает (?) — но не приедет. Каков он есть, таков и есть, ничего не поделаешь. Лучше поезжайте Вы на week-end к нему. Но, конечно, предварительно сговорившись — и с оплатой расходов. Иначе не выйдет ничего.

У него была мысль такая: журнал русско-американский, с переводами помещенного. Т. е. — не «Опыты» в том виде, как они были. Но все это — туманные проекты. И когда будет «база», т. е. финансовая прочность, увидим, что и как. Беда главная в том, что нет нужных людей. Ваш список сотрудников жидковат (и эстетичен — надо бы добавить «общественников», если есть не бревна). Но главное — очаруйте Рейзини, а остальное приложится. И русский народ скажет спасибо сердечное.

Вот я очарован (подлинно) одним Вашим стихотворением — «…Совсем не октябрьском, но осеннем и болдинском», кроме последней строчки, и не смысла ее, а ритма: «А я не говорю». Я бы изменил: «Еще говорят… Но не я говорю», т. е. чтобы ритм был гладкий в конце, как разрешение диссонансов. Но стихи чудесные[467]. Я говорил как-то Чиннову, что чувствую свою отсталость, не могу поспеть за его subtilite[468] (он почему-то решил, что я смеюсь над ним и говорю это ему в пику!). Вот и у Вас — то же самое. И я завидую чему-то, мне уже недоступному. Но вот что скажите: Вы мне месяц — два назад прислали стихи, — было ли тогда среди них это? Или было только что-то похожее? Я не помню, у меня дырявая голова, но что— то такое я как будто читал — и с тем же восхищением от subtilite чувства и «обер-тонов». А четыре строчки Луговского об игре — прелесть