Н.А. БОГОМОЛОВ. Предисловие
Всего этих писем 198 — так подсчитал сам адресат. Конечно, было бы весьма полезно напечатать их в полном объеме, да еще и с сохранившимися копиями сравнительно немногих писем Иваска, как диктуют требования научной ответственности. Однако мы ограничились лишь половиной, и причины этого нуждаются в объяснении не в меньшей степени, чем рассказ о корреспондентах.
Собственно говоря, вряд ли от нас требуется особое представление Г.В.Адамовича. Сам факт того, что в России продолжается издание многотомного собрания его сочинений, переводит поэта, эссеиста и в первую очередь литературного критика в разряд если не классиков (слишком уж он изменчив и многолик), то авторов, известных всем и каждому.
Его же эпистолярный корреспондент Юрий Павлович Иваск (1907–1986), хотя и не относится к числу писателей вовсе забытых, все же и не обладает особой популярностью у русского читателя. Книги его стихов не издаются, статьи остаются разбросанными по страницам журналов русского зарубежья, исследования не переводятся, и не слишком велика вероятность, что он непременно сделается тем явлением, которое органически входит в активный фонд нашей культуры.
Меж тем место Иваска в истории зарубежной литературы оказывается весьма значительным: на основании его писем Зинаида Гиппиус делала выводы о состоянии умов русской молодежи, оказавшейся в эмиграции; он был чрезвычайно активен при издании таллинских сборников «Новь» еще в 1930-е; он открывал читателю русского зарубежья Леонтьева и Розанова, Цветаеву (с его предисловием был впервые напечатан «Лебединый стан») и Комаровского; под его редакцией выходил один из наиболее изысканных журналов русской эмиграции — «Опыты»; цикл статей «Похвала российской поэзии», до сих пор не изданный отдельной книгой, — очень яркий очерк истории русского стихотворного искусства.
Однако само по себе стихотворчество Иваска — а он себя считал, как это обычно в таких ситуациях и бывает, прежде всего поэтом, — как правило не вызывает большого энтузиазма у читателей (хотя у него есть и преданные поклонники); статьям и книгам о литературе все время как будто чего-то не хватает, и даже сразу не скажешь, чего именно; издания довольно быстро устаревали и становились интересны лишь ученым, но не читателям…
Кажется, отчасти это объясняется особым свойством его характера. Поэт Игорь Чиннов, друживший с Иваском более полувека, вспоминал о первом письме, «сумбурном, но интереснейшем»[1]. Вот эта сумбурность, особенно бросающаяся в глаза тому, кто получит возможность покопаться в архиве Иваска, во многом определяет не только внешний облик его бумаг, словно бы пренебрегающих правилами приличия: написанных, как заметил Адамович, «куриной лапой» или пестрящих опечатками, с пропусками слов, и не только служебных, если напечатаны на машинке… И то же самое чувствуется во всем строе ивасковского творчества: очаровывающая, непосредственная заинтересованность в предмете исследования накладывается на случайность ассоциаций и кричащее непонимание, а стихи то и дело срываются в небрежности, ничем не оправдываемые. Надо быть уж очень пристрастным, чтобы любить творчество Иваска во всех его изгибах и переливах, но трудно не заинтересоваться им как энтузиастом русской поэзии.
И как эпистолярный собеседник, вызывающий корреспондентов на откровения, и как хранитель предания Иваск бывает интересен настолько, что ему охотно прощаешь все остальное. Видимо, отчасти это объяснялось теми же свойствами характера: то, что являлось недостатками для систематической работы и творчества, становилось достоинствами в общении. Человек, вызывающий симпатию, провоцирует особую откровенность, и потому через письма к Иваску раскрываются самые разные люди.
Из его постоянных корреспондентов Адамович, конечно, занимает особое место — не только по длительности переписки и объему писем, но и по той роли, которую играл в истории русской литературы. Мы знаем (хотя и не имели возможности ознакомиться), что значительные подборки писем своих корреспондентов Иваск передал в архив Йельского университета, но самые большие из них — 87 писем С.К.Маковского, 61 — К.К. Гершельмана, 56 — В.В.Вейдле, 21 — Ф.Степуна, 19 — И.Одоевцевой, 17 — Г.Иванова (список может быть продолжен) хранятся в Русском центре Амхерст-колледжа. Но 198 писем! — ничего подобного более нет.
Когда-то Иваск написал статью о литературных архивах русских эмигрантов[2]. Теперь и его собственный архив, хранящийся в городке, где Иваск провел последние годы жизни, стал одним из самых заметных хранилищ русских литературных материалов в США.
Теперь попытаемся объяснить, почему мы отказались от идеи публиковать переписку целиком.
Безусловно, прежде всего потому, что такой объем материала превысил бы силы публикатора. Но вместе с тем есть и причина более серьезная: письма этого десятилетия (99 из 100 написаны между 1952 и 1961) особенно насыщены литературным материалом и пронизаны одной главной темой — судьбой журнала «Опыты», где Иваск был сначала одним из ближайших сотрудников, а затем и главным редактором.
