Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску - [4]

Но это оттого, что мы сделали все, что могли, чтобы от русской слезливой грязи отделаться, и за нас, помимо нас, тут многое сделала история. У Грибоедова есть замечательная фраза: «Каким черным волшебством сделались мы чужими между своими?»[22]. Вот, это почти на эту же тему! Беда «интеллигенции» — а отчасти и счастие ее — в том, что в России ей многое чуждо, а кое-что — противно. Я говорю не о всей интеллигенции, а о том ее последнем взводе, последнем «выплеске», который связан с новой поэзией петербургски-эмигрантского толка, строя, даже, если угодно, знамени. Это островок в острове, отрыв в том, что уже и само было оторвано, а вокруг темное и чужое море. Но не будем отрекаться от своего острова, в нем есть смысл и значение, даже назначение, и я лично хотел бы только, чтобы в нем был «выдох» и сознание трагичности. Оттого меня к Есенину и тянет. Впрочем, не только от этого.

Ну, выходит не письмо — а трактат какой-то. Притом туманный. А еще я хотел написать Вам два слова о Бунине, но думаю, что Вам об этом писал Чиннов, с которым — как с Вашим другом — я об этом говорил. Бунин — человек вовсе не простой, но говорить с ним надо просто. Я не согласен с ним в принципе, будто авторы имеют в антологии право выбора и veto. Но если он так считает, сделайте для него исключение и не убеждайте его, что такое-то стихотворение лучше, другое хуже. Ваших доводов он и не поймет и не примет, у него доводы свои, ему 82 года, он считает себя большим поэтом и всегда настороже, когда речь о стихах, чувствуя, что его большим поэтом никто почти не признает. Ваши письма к нему (он мне говорил об одном) повергают его в недоумение. Убедить Вы его ни в чем не убедите. Примите с ним другой тон: наполовину как с Гомером, наполовину как с ребенком. Простите, что вмешиваюсь, это не мое дело, но поверьте — от лучших чувств[23].

Насчет поэтов, которые вызывают у Вас сомнение, Вас лучше всегда может информировать Чиннов. Как это ни странно, надо быть на месте, чтобы знать, что X — не совсем бездарность, a Y — общее посмешище. В книгах это не всегда вполне заметно. Кое-какие из названных Вами имен — скорей из категории юмористики. Гронского я лично не люблю, но это, конечно, — не то. Его многие любят очень, им восхищалась Цветаева. Конечно, он нужен в антологии[24].

До свидания. Очень жаль, что Вы так далеки и приходится ограничиваться письмами, да и то редкими. Что Вы делаете в Вашем американском Кэмбридже?[25] Т. е. о чем читаете? Я тоже занят лекциями и студентами, без упоения, но и без особой скуки. Хорошо то, что много свободного времени и можно, по совету Толстого, «подумать о душе».

Крепко жму Вашу руку, буду очень рад письму.

Ваш Г. Адамович

4

7/ХII-<19>52 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Простите, что отвечаю с опозданием. Вы просили прислать анкету[26], тотчас же, а получил я ее недели две назад/ Но я был болен, лежал — и все дела запустил.

Отвечаю на Ваши сомнения.

1) «С розами, значит…» — знаки у Вас расставлены правильно[27].

2) Я не помню, чтобы просил Вас переменить в «Нет, ты не говори…» — «смерть» на «казнь». Пусть будет «казнь», все равно.

Но писал-то я не об этом, а о том, что в моем сборнике «На Западе» эти стихи искажены повторением одного и того же глагола.

Надо:

Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный,

Растерянно шептал на казнь приговоренный…

А в сборнике два раза «твердил»! Это-то я и просил исправить[28].

«Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье…»

Знаки правильные[29].

Кстати, это вообще стихи неважные, даже очень, как-то распадающиеся на куски, кроме, м<ожет> б<ыть>, четырех последних строк.

Название «Осколки» мне не нравится, независимо от возможных обид и претензий. Похоже на приложение к иллюстрир<ованному> журналу и вообще что-то вроде «Искры». Много лучше было бы в единст<венном> числе — «Осколок»[30].

Если Вам по душе «На Западе», я сам малейших авторских прав на это сочетание слов не предъявляю[31].

До свидания. Крепко жму Вашу руку. Простите, что не отвечаю о другом — о Пушкине, о Есенине и проч.? — но тороплюсь отправить письмо. Дней через 10 я буду в Париже на месяц. Адрес — тот, что указан в анкете.

Что же Ваш журнал, о котором мне из Нью-Йорка писало уже человек пять?[32]

Ваш Г. Адамович

5

29/I-1953 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

По-моему, в тексте стихотворения «Из голубого обещанья…» опечаток нет[33]. Если Вам кажется, что есть, то, вероятно, Вам хотелось бы что-нибудь изменить и исправить. Будьте так добры, сообщите, что именно (если предположение мое правильно). Вопреки распространенному мнению, я считаю, что стихи исправлять можно и «со стороны». Иногда «со стороны» видно то, чего не видит автор.

Но я просил бы Вас поставить необходимые многоточья, т. е.:

Из голубого обещанья…

Из голубого… la, la, 1а…

Это абсолютно необходимо, т. к. la, la, 1а ничего кроме растерянности и поисков нужного и несуществующего слова не выражает[34]. Кстати, эти стихи вызвали в свое время дружный хохот. Но нравились Ходасевичу. И я ничего против них не имею.

Помимо того, что я против них ничего не имею, я — как уже писал Вам — не считаю себя вправе что-нибудь «разрешать» или «не разрешать» в антологии. Составляете ее Вы. Вы не вправе были бы распоряжаться стихами ненапечатанными. То, что напечатано, — общее достояние. Да и какая радость в составлении антологии, если бы составитель не мог в ней дать волю своему вкусу и выбору?