Сто фактов обо мне - [26]

Мия взахлеб начала выкладывать о том, что Сушковы жить не могли без охот и собачьих свор, поэтому решили: бульдоги здесь будут к месту. Это же забавно: гости приезжают, выходят из карет, разминают руки-ноги, идут к дворцу, а тут – бульдоги! Гости удивлены, спрашивают: а зачем они здесь, что, мраморные львы убежали?

Мия рассмеялась собственной шутке, а я что-то пробурчал про эксплуататоров простого люда. На это Мия заметила:

– Зря ты. Мои прадеды никогда своих крестьян в беде не бросали, а талантливых простых детей на свои деньги обучали за границей.

Короче, когда грянула революция, Сушковым стало в России не по себе. Кто-то из них уехал за границу, в надежде вернуться, когда ситуация развернется на сто восемьдесят, кто-то остался. Оставшихся на Родине трепали почем зря – всё отобрали, лишили возможности зарабатывать, сажали в тюрьмы и ссылали в самые дикие российские углы. Прапрадеду Мии повезло: он выжил, женился на доброй девушке-медсестре, жил тихо, родил двоих детей.

Я смотрел на Мию, в ее чистые глаза, и думал: зачем она обо всем этом помнит? Мы же другие, двадцать первый век, живем одним днем, и никому не интересно про сушковские охоты, каменных бульдогов и про то, что тихий прапрадед Сушков выжил в России потому, что не высовывался лишний раз.

Я сказал об этом Мие. Она сразу застыла, словно заледенела, глаза ее в одно мгновение замерзли, как лужи, скованные первым льдом. Мия превратилась в Снегурочку, бросила мне через плечо:

– Дурак ты! А я-то перед тобой…

Повернулась и медленно, с прямой спиной пошла прочь. Я не стал догонять Мию – это было бесполезно.

Домой брел, засунув руки в карманы и колотя правой ногой по редким урнам. Идиот, трижды, четырежды, сто раз идиот! Если что-то человеку дорого, не надо это опускать ниже плинтуса! Просто потому что захотелось, вызвало минутное раздражение! Я ведь позавидовал Мие! Да-да, осел, позавидовал: у меня таких предков нет и не будет вовеки!

Внезапно в памяти всплыло, как мы едем с Костяном по темным улицам и он мне говорит, что отец Мии – мафиози. Зачем он так говорил? Мия сказала, ее отец – историк, заведует кафедрой в одном из московских вузов. Не складывалось – мафиози и историк.

61. Я УЧАСТВОВАЛ В КАСТИНГЕ КИНОКОМПАНИИ

Надо менять тему: от плохого – к хорошему. Лучше расскажу, как проходил кастинг.

Я и Люся на ее машине поехали туда, где снимали кино.

– Как ваше отчество? – спросил я. – Я слышал, вас Люсей зовут.

– Не надо отчества! – радостно отозвалась она. – Люся – для тебя и для всех!

Она вела машину классно, уверенно. Рассказывала о том, что кино всегда будет живо, люди ленятся читать книги, а тут – история на блюдечке, разыграна и снята.

– Ты когда-нибудь участвовал в кастинге? – спросила Люся, делая поворот.

– Почти… «Носишь брекеты? Участвуй в кастинге!» – бодро отрапортовал я.

– Что-что-что? – рассмеялась Люся.

– Ничего смешного, – сказал я. – Нашел в Мнете объяву: «Носишь брекеты? Участвуй в кастинге! Проводится кастинг юношей и девушек с брекетами для участия в рекламной фотосессии. Возраст участников – от 12 до 35 лет. Отобранные кандидаты получат от 200 до 400 гривен за фотосессию. Сделанные снимки будут использованы в печатной рекламе».

Люся смеялась. Ее смех сыпался, как теплый дождь. Я еще в тот момент подумал, что рядом с Люсей становлюсь другим, вижу мир в поэтическом измерении.

Вон пошел мужчина с развевающимися волосами, он похож на бога ветра Борея.

– И что… помешало? – наконец сквозь смех выдавила Люся.

– Банальность, – откликнулся я. – Брекеты не ношу. И еще надо было за гривнами переться в Харьков.

– А! Уважительные причины! – согласилась Люся. – Сейчас я тебя познакомлю с очень активной дамочкой. От нее многое в кино зависит. Будь с ней естественным.

– Норм! В носу можно поковырять? – оживленно поинтересовался я.

– Ну не до такой же степени! – снова рассмеялась Люся. – Быть естественным – значит быть самим собой. Воспитанным человеком.

На проходной кинокомпании два пузатых охранника потребовали у меня паспорт. Я не лох носить свой паспорт туда-сюда, тем более что получил его совсем недавно. Он лежит дома, на книжной полке, вместе с отцовским паспортом.

Я думал, что сейчас меня развернут к выходу – бай-бай, мальчик, до скорых встреч! – но Люся ловко договорилась с охранниками, отпустила комплимент: мол, у них в каморке обалденно пахнет домашним борщом, кто ж такую вкусноту готовит? Охранники оживились, начали приглашать Люсю к своему холостяцкому столу, но она откорректировала: «Да-да, в другой раз, а сейчас мы спешим, пустите меня и мальчика в святая святых – кинокомпанию! Под мою ответственность, ладно? Он в следующий раз обязательно принесет паспорт!» Охранники безропотно сдались, распахнули двери. Пока мы с Люсей шли по двору кинокомпании, я думал, что Люся подняла этим двум аппетит.

В кинокомпании мы оказались в коридорах, они разворачивались перед нами, как лабиринт. Там было много нервных, суетливых людей, многие не ходили, а бегали с такими лицами, будто началась война. На кушетке рыдала крупная женщина, ее длинные рыжие волосы свешивались на раскрытый блокнот. Я видел, как тяжелые слезы шлепаются на влажную блокнотную страницу.