Сто фактов обо мне - [25]

Мия:

– Кто?

– Асадов.

– Кто-кто? – презрительно переспросила Мия.

Я не понял, что с ней случилось? Будто я вслух ругнулся матом.

– Асадов, – повторил я.

– Ну ты даешь! – сказала Мия. – Дай слово, что больше никогда не будешь так говорить.

На самом деле Эдуард Асадов – любимый поэт моей бабушки. Она часто берет его книжку с полки, читает и плачет. Иногда цитирует асадовские стихи прямо за праздничным столом. Это случается, когда бабушка не придумала тост, а хочет сказать красиво. Например, в день рождения деда она всегда встает с полной рюмкой и, глядя в глаза своему благоверному, начинает:

Любить – это прежде всего отдавать.

Любить – значит чувства свои, как реку,

С весенней щедростью расплескать

На радость близкому человеку.

Любить – это только глаза открыть

И сразу подумать еще с зарею:

Ну чем бы порадовать, одарить

Того, кого любишь ты всей душою?!

Бабушка без дураков вкладывается в прочтение Асадова, а дед всегда смущается, как будто что-то украл и не сознался, ставит свою рюмку на стол, опускает глаза, бормочет:

– Да ладно, Оль, ладно…

Короче, Мия осудила меня с этим Асадовым.

Я спросил:

– А чего ты его ненавидишь? Вроде у него все четко, ясно.

– Вот именно, – отрезала Мия. – Четко, ясно – не поэзия. Асадов для тех, кто любит навешивать ярлыки: это хорошо, это плохо, здесь мерзко, а тут – счастье, к нему и стремись.

– И чего? На вкус, на цвет… – попытался я поспорить с Мией.

– Вале-ер… – терпеливо протянула Мия. – Поэзия всегда тайна. Она из воздуха, из небытия, из того, что нельзя поймать, попробовать. Поэзия – волшебство.

И Мия, не дожидаясь того, что я скажу, прочитала наизусть:

Та ведь боль еще и болью не была,

Так… сквозь сердце пролетевшая стрела.

Та стрела еще стрелою не была,

Так… тупая, бесталанная игла.

Та игла еще иглою не была,

Так… мифический дежурный клюв орла.

Жаль, что я от этой боли умерла.

Ведь потом, когда воскресла, путь нашла, —

Белый ветер мне шепнул из-за угла,

Снег, морозом раскаленный добела,

Волны сизого оконного стекла,

Корни темного дубового стола, —

Стали бить они во все колокола:

«Та ведь боль еще и болью не была,

Так… любовь ножом по горлу провела».

Мы молчали и смотрели друг на друга с мониторов. Мия сказала:

– Юнна Мориц… У меня немного любимых поэтов, она – одна из них.

Я иногда впадал в ступор, глядя на Мию во время ночных разговоров, и в тот «поэтический» момент тоже впал. Я чувствовал, Мия другая, не как девочки из лицея и моей старой, пятисотой школы. Ни на кого не похожа, даже на Фисочку, с которой я общаюсь чаще и в Инете, и в жизни.

Правда, была одна тухлая тема с Мией. Вся эта инфа про ушедших предков Сушковых так меня раздражала! Не поймешь, где вранье, где правда. В прошлой школе у нас была одна девочка с голубой кровью, так с ней никто не общался, она казалась нам ненормальной. На новогоднем празднике танцевала вальс с шалью, и ее просто засмеяли. Девочка в слезах убежала со сцены.

В одном из ночных скайп-разговоров мы договорились еще раз встретиться.

К встрече я готовился три часа – перемерил все свои джинсы, рубашки, куртки. У отца есть три флакона с дезодорантами, я их перенюхал, попрыскав на запястья. Я видел, как бабушка пробовала новые духи.

Когда мы с Мией встретились, я был что надо, не хуже нашего лицейского альфа-самца Лёвы Сесёлки-на – неотразимый, дерзкий, пахнущий дорогим парфюмом. Мия даже воскликнула:

– Валера, ты сегодня другой!

Мы снова болтались по центру, смотрели на уцелевшие старинные дома, заглядывали в какие-то дворы. По поводу каждого места у Мии была своя история.

– Слушай, – сказал я, – ты можешь гидом подрабатывать. Ночные мистические экскурсии.

Мия засмеялась и ответила, что она не виновата, – это ее папа. Они часто семьей гуляют по Москве, и папа обо всем рассказывает.

В конце прогулки Мия сказала, что я умею слушать, не выпендриваюсь и заслужил сюрприз.

– Он только для тебя, Валер. Ни один парень из моей школы его не достоин, – загадочно сообщила Мия.

Она привела меня в заросший парк, долго тащила по аллеям. Там было полутемно, вокруг росли длинные черные липы. Мы перешли по каменному мостику овраг и вдруг оказались на большом светлом пространстве, около старого особняка с колоннами и высокой лестницей, по бокам которой сидели два каменных бульдога. Я не фанат истории, но, кажется, в старину дворяне обожали каменных и мраморных львов, а тут – собаки!

– Вот, – радостно сказала Мия, – в этом дворце и я могла бы жить!

Мия начала рассказывать о том, что это здание принадлежало ее прапрапрадедам. Предки Сушковы были веселыми людьми, обожали охоты, праздники, балы, карнавалы, а это увеселительный дворец; здесь не жили, а радовались жизни. В бальные ночи зажигали фейерверки, назначали свидания в «беседках уединения». Беседки были обвиты вьющимися растениями – романтика на каждом сантиметре. В овраге справа от дворца был каскад оранжерей с редкими тропическими деревьями: пальмами, апельсинами, лимонами, абрикосами, гранатами. А в левом овраге построили зверинец. Там в вольерах содержали диких животных: медведей, волков, лисиц, оленей, белок.

– А с какого здесь бульдоги на лестнице? – спросил я Мию и шутливо пнул ногой облупленную скульптуру.