Сто дней, сто ночей - [23]

— Ах, сволочи! — ругается лейтенант. — Нашли время!

Через минуту шквал огня передвигается на другие участки.

Мы плетемся домываться.

Через час Федосов обходит посты и поздравляет всех с праздником.

— Ты только подумай: «будет и на нашей улице праздник», — говорит дядя Никита. — Это значит: скоро фашистам крышка. Повоюем еще мы с тобой, Митяйка.

— Ну уж это вы ни к чему, дядя Никита. Сами сказали, что скоро фашистам крышка, — не выдерживаю я.

— А кто эту крышку будет делать? Пушкин или мы с вами?

— Конечно, мы, — соглашаюсь я. В политике я не считаю себя сильным и поэтому не хочу спорить.

— А по-моему, привезут сюда тыщу катюш и саданут по фрицам, — вдруг вмешивается Сережка.

— Ого, тыщу катюш. А другие участки?

— Наш поважней, — не унимается он.

— Пошел бы ты спать, новоявленный стратег, — смеюсь я.

— Сам иди, — огрызается он.

— Доверь тебе тыщу катюш, ты бы весь мир завоевал, как твой великий предок.

— Кто это? — с недоверием спрашивает он.

— Известно кто; Чингисхан.

Еще долго по всему фронту идет яростная пальба. В канун больших советских праздников немцы по своему обыкновению стараются нас запугивать, открывая огонь из пушек и пулеметов.

— С праздником поздравляют, — говорит Семушкин.

— А мы их с близкой кончиной, — прибавляет Сережка.

Сережка высовывает руку в окно и выпускает ракету.

Как бы тяжело нам ни было, все же после сегодняшних новостей на душе легчает, становится теплее.

С этого дня немцы яростно атакуют нас.

Мы уже не можем хоронить своих товарищей. Не стало наших славных грузин: ранило Долидзе, Гуляшвили погиб в канун праздника, когда немцы били по дому из пушек. Погибло несколько бойцов из взвода Бондаренко. Фашистские летчики опять бомбили берег, где расположены наш КП и штаб дивизии. По пути они сбросили несколько бомб на наш дом, но промахнулись. Теперь у самого входа чернеет огромная воронка. Эту воронку мы приспособили под братскую могилу.

Сегодня атаки начались спозаранку. Немцы лезут в правое крыло дома. Мы оставляем Семушкина и бежим за лейтенантом на помощь Бондаренко, Его позиция очень неудобная. Слева — коридор с окнами, справа — комнаты, окна которых обращены на тракторный. Если защищаться в комнатах, остается неприкрытым тыл.

Бойцы Бондаренко отстреливаются в комнатах, мы защищаем коридор. Фашисты атакуют со всех сторон.

Я и Подюков стреляем из автоматов только одиночными: для очередей, даже самых коротких, нет патронов.

Немцы забрасывают нас гранатами, которые залетают в окна с обеих сторон. Если граната попадает в коридор, мы заскакиваем в комнаты, и наоборот: летят гранаты в комнаты, мы выбегаем в коридор. Я и Сережка договорились выбрасывать залетевшие гранаты обратно. Но при первом же разрыве отказались от этого, потому что не знаем, когда и где упадет следующая.

Пока мы с Сережкой отстреливаемся в одной из комнат, два фашиста залезают в окна со стороны коридора. Мы их не видим, не видят их и Бондаренко с Ваньковым.

Первым замечает врагов Федосов и бежит в конец коридора к младшему лейтенанту. Против наших дверей на лейтенанта спрыгивает с подоконника еще один фриц. Федосов, по-видимому, не заметил его прежде. Когда мы оборачиваемся на шум, Федосов уже лежит под немцем, который заносит над нашим командиром сверкающий сталью морской кортик. Сережка мгновенно подскакивает к фашисту и в упор стреляет ему в ухо. Гитлеровец валится на бок, Федосов поднимается и бежит дальше.

— За мной, хлопцы! — коротко бросает он.

Мы, как одержимые, несемся за ним. Гранаты рвутся одна за другой, поднимая тучи пыли, разбрызгивая тысячи осколков. С каждой минутой обстановка осложняется. Мы рискуем быть отрезанными от своих, если фашисты догадаются залезть в окна оставленной нами комнаты. Федосов приказывает мне и Сережке отстреливаться у окон коридора, сам же убегает на помощь Бондаренко и Ванькову. Те, не подозревая опасности, грозившей им сзади, отбиваются от наседающих врагов в одной из дальних комнат в самом конце коридора. Тем временем два фашиста скрываются в предпоследней комнатушке.

Федосов выхватывает гранату и швыряет ее в двери. Я вижу, как в коридор выкатывается черная немецкая каска. В дверях по соседству появляются Бондаренко и Ваньков.

Младший лейтенант, увидев убитых Федосовым фашистов, быстро забегает в комнату, где оставался один из наших бойцов. Через минуту Бондаренко выходит, опустив голову:

— Ножами действуют, сволочи!

По лицу Федосова пробегает мелкая судорога.

— Нельзя терять ни одной минуты: или это крыло, или весь дом. Приказываю отходить! — говорит он и направляется к нам.

В это время раздается крик Журавского, который оставался в дверях:

— Товарищ лейтенант, они лезут с обеих сторон!

— Быстрей, товарищи! — вырываясь вперед, торопит Федосов.

Гранаты падают отовсюду, гулко разрываясь в комнатах, в коридоре, под окнами. Мы бежим по узкому коридору, на ходу сбивая фашистов с окон.

Двери, где стоял Журавский, заваливаем мягкими диванами, разбитыми столами, стульями, шкафами и кирпичом. Я и Сережка остаемся охранять баррикаду, остальные уходят в левое крыло. Осмотрев себя, я не нахожу каблука на ботинке; у Сережки в нескольких местах прострелена шинель. По ту сторону баррикады слышится чужая речь, пьяные вопли, топот тяжелых кованых сапог.