Стихотворения - [5]

Казалась так ничтожна и пошла

Толпа мужчин, спешащая за нею.

И ей вослед хотелось крикнуть: «Сгинь,

О, насаждение, в игре мгновенной

Одну из беломраморных богинь

Облекшее людскою плотью бренной!»

И он следил за нею из угла,

Словам другой рассеянно внимая,

А на лицо его уже легла

Грозы, над ним нависшей, тень немая.

Чужая страсть вдруг стала мне близка,

И в душу холодом могил подуло:

Мне чудилось, что у его виска

Блеснуло сталью вороненой дуло.

Август 1918

За золотою гробовою крышкой

За золотою гробовою крышкой

Я шел и вспоминал о нем в тоске —

Быть в тридцать лет мечтателем, мальчишкой,

Все кончить пулей, канувшей в виске!

И, старческими веками слезясь,

В карете мать тащилась за друзьями

Немногими, ноябрьской стужи грязь

Месившими, к сырой далекой яме.

В открытый гроб сквозь газ на облик  тленный

Чуть моросил серебряный снежок.

И розы рдели роскошью надменной,

Как будто бы их венчики не жег

Полярный мрачный ветер. А она,

На гроб те розы бросившая кровью,

От тяжкой красоты своей томна,

Неслась за птицами на юг к зимовью.

1918

В качалке пред огнем сейчас сидела

В качалке пред огнем сейчас сидела

Блистая дерзостнее и смуглей,

И вместе с солнцем  дней истлевших рдела

Средь золота березовых углей.

И нет ее. И печь не огневеет.

Передрассветная томится тьма.

Томлюсь и я. И слышу, близко веет

Ее волос и шеи аромат.

И червь предчувствия мой череп гложет:

Пускай любовь бушует до седин,

Но на последнем позлащенном ложе

Ты будешь тлеть без женщины один.

1917

Ты для меня давно мертва

Ты для меня давно мертва

И перетлела в призрак рая,

Так почему ж свои права

Отстаиваешь ты, карая?

Когда среди немилых ласк

Я в забытьи, греша с другими,

Зубов зажатых скрывши лязг,

Шепчу твое родное имя,

Исчезнет вдруг истома сна —

И обаянье отлетело,

И близость страстная страшна,

Как будто рядом мертвой тело.

И мне мерещится, что в тишь

Ночную хлынет златом пламя

И, ты мне душу искогтишь,

Оледенив ее крылами.

1917

Земля лучилась, отражая

Земля лучилась, отражая

Поблекшим жнивом блеск луны.

Вы были лунная, чужая

И над собою не вольны.

И все дневное дивным стало,

И призрачною мнилась даль

И что под дымной мглой блистало —

Полынная ли степь, вода ль.

И, стройной тенью вырастая,

Вся в млечной голубой пыли,

Такая нежная, простая,

Вы рядом близко-близко шли.

Движением ресниц одних

Понять давая — здесь не место

Страстям и буйству, я невеста,

И ждет меня уже жених.

Я слушал будто бы спокойный,

А там в душе беззвучно гас

День радостный золотознойный

Под блеском ваших лунных глаз.

С тех пор тоскую каждый день я

И выжечь солнцем не могу

Серебряного наважденья

Луны, сияющей в мозгу.

1918

Твой сон передрассветный сладок

Твой сон передрассветный сладок,

И дразнит дерзкого меня

Намеками прозрачных складок

Чуть дышащая простыня.

Но, недотрога, ты свернулась

Под стать мимозе иль ежу.

На цыпочках, чтоб не проснулась,

Уйду, тебя не разбужу.

Какая гладь и ширь какая!

И с якоря вниз головой

Сейчас слечу я, рассекая

Хрусталь дремотный, огневой!

И вспомнив нежную  истому,

Еще зовущую ко сну,

Навстречу солнцу золотому

С саженок брызгами блесну.

1918

III. ДАРЫ КАЛЕНДАРЯ

ПО КАВКАЗУ

I

Котомкою стянуты плечи,

Но сердцу и груди легко.

И солон сыр горный, овечий,

И сладостно коз молоко.

Вон девочка… С нежной истомой

Пугливо глядит, как коза.

Попорчены красной трахомой

Ее грозовые глаза.

Как низко, и грязно, и нище,

И кажется бедных бедней

Оборванных горцев жилище

Из сложенных в груду камней.

Что нужды? Им много не надо:

В лощине у гневной реки

Накормится буйволов стадо,

Накопит баран курдюки.

И скалы отвесны и хмуры,

Где пенят потоки снега,

Где в пропасть бросаются туры

На каменный лоб и рога.

И утром, и вечером звонки

Под бьющей струей кувшины,

И горлышек узких воронки

Блестят из-за гибкой спины.

И радостна Пасха близ неба,

Где снежные тучи рассек

Над церковью Цминде-Самеба

Вершиною льдистой Казбек.

1912

II

Пусть позади на лаве горней

Сияют вечный лед и снег, —

Здесь юрких ящериц проворней

Между камней бесшумный бег.

Арагва светлая для слуха

Нежней, чем Терек… У ручья

Бьет палкой нищая старуха

По куче красного тряпья.

И восемь пар волов, впряженных

В один идущий туго плуг,

Под крик людей изнеможденных

И резкий чиркающий стук

Готовят ниву… Все крупнее

У буйволов их грузный круп.

У женщин тоньше и нежнее

Дуга бровей, усмешка губ.

И все пышней, все золотистей

Зеленый и отлогий скат,

Где скоро усики и кисти

Покажет буйный виноград.

Здесь, посреди непостоянства

И смены царств, в прибое орд,

Очаг начальный христианства

Остался незлоблив, но тверд.

И пред народною иконой,

Где взрезал огненную пасть

Георгий жирному дракону, —

Смиренно хочется упасть.

1912

ПОД РЕСНИЦЕЙ

Вздохнет от пышной тяжести весь дом,

Опять простой и милой станет зала,

Где в самый зной покойница лежала

Эфиром заморожена и льдом.

И острый лик с пятнистостью лиловой

Поплыл на полотенцах в блеске риз.

На скатерти разложена в столовой

Приданое — серебряный сервиз.

И нянька с плачем у окна гостиной

Торопится ребенка приподнять,

И под ресницей золотистой длинной

В лазурь глазенок канет в белом мать.

1913

Золотые реснички сквозят в бирюзу

Золотые реснички сквозят в бирюзу,

Девочке в капоре алом нянька,

Слышу я, шамкает: «Леночка, глянь-ка,

Вон покойничка хоронить везут».

И Леночка смотрит, забывши лопаткой