Стихотворения - [3]

Мне страшен летний Петербург. Возможен

Здесь всякий бред, и дух так одинок,

И на площадках лестниц ждет Рогожин,

И дергает Раскольников звонок.

От стука кирпича и едкой гари

Совсем измученный, тащусь туда,

Где брошенные дети на бульваре

В песке играют и близка вода.

Но телу дряблому везде застенок:

Зеленым пламенем рябит листва,

У девочек вкруг голеньких коленок

Под платьицем белеют кружева.

Исчезло все… И я уже не чую,

Что делается…Наяву? В бреду?

Наверх, в квартиру пыльную пустую,

Одну из них за лакомством веду.

И после — трупик голый и холодный

На простыне, и спазмы жадных нег,

И я, бросающий в канал Обводный

И кровяной филей, и синий стек…

1912

НОЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ

Чад в мозгу, и в легких никотин —

И туман пополз… О, как тяжел ты

После льдистых дождевых крестин,

День визгливый под пеленкой желтой!

Узкий выход белому удушью —

Все сирены  плачут, и гудки

С воем одевают взморье тушью,

И трясут дома ломовики.

И бесстыдней скрытые от взоров

Нечистоты дня в подземный мрак

Пожирает чавкающий боров

Сточных очистительных клоак.

И в тревоге вновь душа томиться,

Чтоб себя пред тьмой не обмануть:

Золота промытого крупица

Не искупит всю дневную муть.

1912

ГРЯДУЩИЙ АПОЛЛОН

Пусть там далеко в подкове лагунной

Лучезарно стынет Великий Океан

И, выгнувши конусом кратер лунный.

Потоками пальм истекает вулкан.

Цепенеют на пурпуре синие тени,

Золотится на бронзе курчавая смоль.

Девушки не знают кровотечении,

А женщинам неведома материнства боль…

Прислушайтесь вечером, когда серо-слизкий,

На полярном закате тускло зардев,

Тушью клубясь по свинцовой воде,

Вздымает город фабричные обелиски.

А на железопрокатных и сталелитейных

Заводах — горящие глыбы мозжит

Электрический молот, и, как лава в бассейнах

Гранитных, бушуя, сталь бурлит.

Нового властителя, эхом о стены

Ударясь, зовут в припадке тоски

Радующиеся ночному шторму сирены,

Отхаркивающие дневную мокроту гудки.

Гряди! Да воздвигнется в мощи новой

На торсе молотобойца Аполлона лик,

Как некогда там на заре  ледниковой

Над поваленным мамонтом радостный крик.

1913

Хотелось в безумье, кровавым узлом поцелуя

Хотелось в безумье, кровавым узлом поцелуя

Стянувши порочный, ликерами пахнущий рот,

Упасть и, охотничьим длинным ножом полосуя,

Кромсать обнаженный мучительно-нежный живот.

А прорубь окна караулили цепко гардины,

А там, за малиновым, складчатым плотным драпри,

Вдоль черной Невы, точно лебеди, с Ладоги льдины

Ко взморью тянулись при блеске пунцовой зари.

1913

Небо, словно чье-то вымя

Небо, словно чье-то вымя,

В трещины земли сухой

Свой полуденный удой

Льет струями огневыми.

И пока, звеня в ушах,

Не закаплет кровь из носа,

Все полощатся у плеса

Ребятишки в камышах.

А старухи, на погосте

Позабывшие залечь,

Лезут с вениками в печь

На золе распарить кости.

И тревожно ловит слух —

В жидком огненном покое

Чем чудит угарный дух:

Пригорит в печи жаркое

Из запекшихся старух;

Иль, купаясь, кто распухнет

В синий трупик из ребят.

Иль дыханьем красным ухнет

В пыльный колокол набат.

1912

И у тигра есть камышовое логово

И у тигра есть камышовое логово,

И он, усталый от ночных охот.

Налакомившийся сладким мясом двуногого,

Залезая, языком кровавым лизнет

Проснувшийся, кинувшийся к матери помет.

Где ж спасенье от нее, от женщины пышнотелой,

Если шепчет вождю, прижимаясь, — люблю.

Или скажет за тебя мужское нет

С прорезиненными крыльями металлический скелет.

Пусть засвищет воздух… улю-лю… улю-лю…

В руль вклещившись руками, головой оголтелой

Турманя, над черным муравейником проделай

Последнюю, затяжную, мертвую петлю.

Весна 1914

Тягостны бескрасные дни

Тягостны бескрасные дни.

Для мужчины — охотника и воина

Сладостна искони

Не стервятина, а убоина.

Но крепит душа сомкнувшуюся глубь,

Погружая раскаленную оболочку в снег.

Отрезвевшая от любовных нег,

Черепную чашу пригубь,

Женщина, как некогда печенег.

Ничего, что крышка не спилена,

Что нет золотой оправы. Ничего.

Для тебя налита каждая извилина

Жертвенного мозга моего.

Весна 1914

Безумец! Дни твои убоги

Безумец! Дни твои убоги,

А ты ждешь жизни от любви, —

Так лучше каторгой в остроге

Пустую душу обнови.

Какая б ни была утрата,

Неси один свою тоску

И не беги за горстью злата

Униженно к ростовщику.

От женских любопытных взоров

Таи смертельный страх и дрожь

И силься, как в соломе боров,

Из сердца кровью выбить нож.

1913

В поднебесье твоего безбурного лица

В поднебесье твоего безбурного лица

Не я ль на скаку, встряхнув рукавицей,

Позволил каменной грудью взвиться

Белому соколу с золотого кольца.

Конец девичнику и воле девичьей.

Подшибленная лебедь кличет в крови.

Мой сокол, мой сокол под солнцем с добычей,

Терзай ее трепетную, когти и рви!

1913

В ЛОГОВИЩЕ

Пускай рога трубят по логу

И улюлюканье в лесу,

Как зверь, в родимую берлогу

Комок кровавый унесу.

Гоните псов по мерзлым травам,

Ищите яму, где лежу.

Я языком своим шершавым

Все раны сердца залижу.

А нет… Так, ощетинясь к бою,

Втянув в разрытый пах кишки,

С железным лязганьем открою

Из пены желтые клыка.

1912

ВЕРХОМ

Я вновь верхом в пространствах, взрытых

Плугами солнцу и ветрам,

И слышу предзакатный гам

Грачей прожорливых, несытых.

Ржет жеребец, почуя в темных

Полях за гумнами станиц

Шарахающихся и томных

Игриво-нежных кобылиц.

Но черно-бархатные губы

И трепет шерсти золотой,