Стихотворения. Поэмы - [86]

О добром петь на свете.

Но не минуешь горьких слез,

Которым срок не минул.

Не каждой матери пришлось

Обнять родного сына.

Не каждой женщине — жене,

Родной сестре, невесте —

О тех, что сгинули в войне,

В конце дождаться вести.

Ответ не каждому письму, —

Иное без ответа.

Привет не каждому тому,

Чье сердце ждет привета.

Но если та горька печаль,

Чье место свято в доме,

То, может, легче, да едва ль,

Печаль особой доли.

Печаль подвижника-бойца,

Что год за годом кряду

Войну исполнил до конца,

И вот тебе награда!

Присел на камушке солдат

У бывшего порога,

Больную с палочкою в ряд

Свою устроил ногу.

Давай солдат курить табак,

Сходиться люди стали,

Не из чего-нибудь, а так —

В свидетели печали.

Стоят над нею, опершись

На грабли, на мотыги.

Вздохнул один и молвил:

— Жизнь… —

Другой сказал:

— Как в книге…

А третьи только и могли

Добавить осторожно:

— Еще не все домой пришли

Из той дали острожной.

И отвести старались взгляд

Соседи в разговоре,

Чтоб не видать, как он, солдат,

Давясь, глотает горе.

Не мог он душу освежить

Тем трудным, скрытым плачем…

Все так.

А надо было жить.

И жить хозяин начал.

Погостевал денек-другой.

— Ну что ж, на том спасибо. —

И потянул с больной ногой

На старую селибу.

Перекурил, шинель долой,

Разметил план лопатой.

Коль ждать жену с детьми домой,

Так надо строить хату.

А где боец за столько лет

Себе жилья не строил!

Не только там, где лесу нет,

А нет земли порою.

Где нет земли, один песок,

А то, как камень, грунт жесток,

А то — болото. Мука!

А на земле — не штука.

Так-сяк, колхоз

Леску подвез,

Помог до крыши сруба.

А дальше сам

Мостил, тесал, —

Займись — оно и любо.

И все спешил покончить в срок,

Как будто в хате новой

Скорей солдат увидеть мог

Семью живой-здоровой.

К покосу был окончен дом,

Как раз к поре горячей.

А сам солдат ютился в нем

Со дня, как строить начал.

На свежеструганом полу,

Что облекал прохладой,

Он отдыхал в своем углу

С великою отрадой.

Да что! У смерти на краю,

На каждом новоселье,

И то любитель был свою

Обжить, устроить келью.

Не знаешь, год иль день там быть,

А все же и в землянке

Охота гвоздь какой-то вбить,

Зажечь фитиль в жестянке.

Водой, дровами запастись,

Соломой побогаче.

А там — приказ. И в ночь снялись,

И с тем жильем навек простись! —

А жить нельзя иначе.

Соорудил хозяин стол,

Лежанку возле печи.

И все в порядок произвел

Желанной ради встречи.

Гадал, старался что к чему

Приладить, вспомнить кстати…

И так тоскливо самому

Вдруг стало в этой хате.

Такая горькая нашла

Душе его минута.

— Зачем не ты меня ждала,

А я тебя, Анюта?

И не мила, не дорога

Ему своя светлица…

Пошел солдат с людьми в луга.

Чтоб на людях забыться.

Чтоб горе делом занялось,

Солдат вставал с рассвета

И шире, шире гнал прокос —

За все четыре лета.

Вслед за косой качал солдат

Спиной, от пота серой.

И точно время на свой лад,

Своею мерял мерой.

И добрым ладом шли часы,

И грудь дышала жадно

Цветочным запахом росы,

Живой травы из-под косы —

Горькавой и прохладной.

И сладкий пек июльский зной,

Как в годы молодые,

Когда еще солдат с женой

Ходил в луга впервые.

В луга верст за пять от села.

И пот кипел на коже,

И точно сила, как была, —

Не та, не та, а все же!..

И косу вытерши травой

На остановке краткой,

Он точно голос слушал свой,

Когда звенел лопаткой.

И голос тот как будто вдаль

Взывал с тоской и страстью.

И нес с собой его печаль,

И боль, и веру в счастье.

Коси, коса,

Пока роса,

Роса долой —

И мы домой.

1942–1946

За далью — даль

^{5}

Пора! Ударил отправленье

Вокзал, огнями залитой.

И жизнь, что прожита с рожденья,

Уже как будто за чертой.

Я видел, может быть, полсвета

И вслед за веком жить спешил,

А между тем дороги этой

За столько лет не совершил;

Хотя своей считал дорогой

И про себя ее берег,

Как книгу, что прочесть до срока

Все собирался и не мог.

Мешало многое другое,

Что нынче в памяти у всех.

Мне нужен был запас покоя,

Чтоб ей отдаться без помех.

Но книги первую страницу

Я открываю в срок такой,

Когда покой, как говорится,

Опять уходит на покой…

Я еду. Малый дом со мною,

Что каждый в путь с собой берет.

А мир огромный за стеною,

Как за бортом вода, ревет.

Он над моей поет постелью

И по стеклу сечет крупой,

Дурной, безвременной метелью

Свистит и воет вразнобой.

Он полон сдавленной тревоги,

Беды, что очереди ждет.

Он здесь еще слышней, в дороге,

Лежащей прямо на восход…

Я еду. Спать бы на здоровье,

Но мне покамест не до сна:

Еще огнями Подмосковья

Снаружи ночь озарена.

Еще мне хватит этой полки,

Еще московских суток жаль.

Еще такая даль до Волги,

А там-то и начнется даль —

За той великой водной гранью.

И эта лестница из шпал,

Пройдя Заволжье,

Предуралье,

Взойдет отлого на Урал.

Урал, чьей выработки сталью

Звенит под нами магистраль.

А за Уралом —

Зауралье,

А там своя, иная даль.

А там Байкал, за тою далью, —

В полсуток обогнуть едва ль, —

А за Байкалом —

Забайкалье.

А там еще другая даль,

Что обернется далью новой.

А та, неведомая мне,

Еще с иной, большой, суровой,

Сомкнется и пройдет в окне…

А той порой, отменно точный,

Всего пути исполнив срок,

Придет состав дальневосточный

На Дальний, собственно, Восток;

Где перед станцией последней,

У пограничного столба,

Сдается мне, с земли соседней

Глухая слышится пальба…

Но я еще с Москвою вместе,

Еще во времени одном,

И, точно дома перед сном

Ее последних жду известий;