Стихотворения. Поэмы - [87]

Она свой голос подает

И мне в моей дороге дальней.

А там из-за моря восход

Встает, как зарево, печальный.

И день войны, нещадный день,

Вступает в горы и долины,

Где городов и деревень

Дымятся вновь и вновь руины.

И длится вновь бессонный труд,

Страда защитников Кореи.

С утра усталые ревут

Береговые батареи…

Идут бои, горит земля.

Не нов, не нов жестокий опыт:

Он в эти горы и поля

Перенесен от стен Европы.

И вы, что горе привезли

На этот берег возрожденный,

От вашей собственной земли

Всем океаном отделенный, —

Хоть в цвет иной рядитесь вы,

Но ошибется мир едва ли:

Мы вас встречали у Москвы

И до Берлина провожали…

Народ — подвижник и герой —

Оружье зла оружьем встретил.

За грех войны — карал войной,

За смерть — печатью смерти метил.

В борьбе исполнен новых сил,

Он в годы грозных испытаний

Восток и Запад пробудил, —

И вот —

Полмира в нашем стане!

Что ж, или тот урок забыт

И вновь, под новым только флагом,

Живой душе война грозит,

Идет на мир знакомым шагом?

И, чуждый жизни, этот шаг,

Врываясь в речь ночных известий,

У человечества в ушах

Стоит, как явь и как предвестье.

С ним не забыться, не уснуть,

С ним не обвыкнуть и не сжиться.

Он — как земля во рву на грудь

Зарытым заживо ложится…

Дорога дальняя моя,

Окрестный мир страны обширной,

Родные русские поля,

В ночи мерцающие мирно, —

Не вам ли памятны года,

Когда по этой магистрали

Во тьме оттуда и туда

Составы без огней бежали;

Когда тянулись в глубь страны

По этой насыпи и рельсам

Заводы — беженцы войны —

И с ними люди — погорельцы;

Когда, стволы зениток ввысь

Подняв над «улицей зеленой»,

Безостановочно неслись

Туда, на запад, эшелоны.

И только, может, мельком взгляд

Тоски немой и бесконечной —

Из роты маршевой солдат

Кидал на санитарный встречный…

Та память вынесенных мук

Жива, притихшая, в народе,

Как рана, что нет-нет — и вдруг

Заговорит к дурной погоде.

Но, люди, счастье наше в том,

Что счастья мы хотим упорно,

Что на века свой строим дом,

Свой мир живой и рукотворный.

Он всех людских надежд оплот,

Он всем людским сердцам доступен.

Его ли смерти мы уступим?..

На Спасской башне полночь бьет…

В дороге

Лиха беда — пути начало,

Запев дается тяжело,

А там, глядишь: пошло, пожалуй?

Строка к строке — ну да, пошло.

Да как пошло!

Сама дорога, —

Ты только душу ей отдай, —

Твоя надежная подмога,

Тебе несет за далью — даль.

Перо поспешно по бумаге

Ведет, и весело тебе:

Взялся огонь, и доброй тяги

Играет музыка в трубе.

И счастья верные приметы:

Озноб, тревожный сердца стук,

И сладким жаром лоб согретый,

И дрожь до дела жадных рук…

…Когда в безвестности до срока,

Не на виду еще, поэт

Творит свой подвиг одиноко,

Заветный свой хранит секрет;

Готовит людям свой подарок,

В тиши затеянный давно, —

Он может быть больным и старым,

Усталым — счастлив все равно.

И даже пусть найдет морока —

Нелепый толк, обидный суд,

Когда бранить его жестоко

На первом выходе начнут, —

Он слышит это и не слышит

В заботах нового труда,

Тем часом он — поэт, он пишет,

Он занимает города.

И все при нем в том добром часе:

Его Варшава и Берлин,

И слава, что еще в запасе,

И он на свете не один.

И пусть за критиками следом

В тот гордый мир войдет жена,

Коснувшись к слову, за обедом

Вопросов хлеба и пшена, —

Все эти беды —

К малым бедам,

Одна беда ему страшна.

Она придет в иную пору,

Когда он некий перевал

Преодолел, взошел на гору

И отовсюду виден стал.

Когда он всеми шумно встречен,

Самим Фадеевым отмечен,

Пшеном в избытке обеспечен,

Друзьями в классики намечен,

Почти уже увековечен,

И хвать писать —

Пропал запал!

Пропал запал.

По всем приметам,

Твой горький день вступил в права.

Все — звоном, запахом и цветом —

Нехороши тебе слова;

Недостоверны мысли, чувства,

Ты строго взвесил их — не те…

И все вокруг мертво и пусто,

И тошно в этой пустоте.

Да, дело будто бы за малым,

А хвать-похвать — и ни рожна.

И здесь беда, что впрямь страшна,

Здесь худо быть больным, усталым,

Здесь горько молодость нужна!

Чтоб не смириться виновато,

Не быть у прошлого в долгу,

Не говорить: я мог когда-то,

А вот уж больше не могу.

Но верным прежней быть гордыне,

Когда ты щедрый, не скупой,

И все, что сделано доныне,

Считаешь только черновой;

Когда, заминкой не встревожен,

Еще беспечен ты и смел,

Еще не думал, что положен

Тебе хоть где-нибудь предел;

Когда — покамест суд да справа —

Богат, широк — полна душа —

Ты водку пьешь еще для славы, —

Не потому, что хороша.

И врешь еще для интересу,

Что нету сна,

И жизнь сложна…

Ах, как ты горько, до зарезу,

Попозже, молодость, нужна!

Пришла беда — и вроде не с кем

Делиться этою бедой.

А время жмет на все железки,

И не проси его:

— Постой!

Повремени, крутое время,

Дай осмотреться, что к чему.

Дай мне в пути поспеть со всеми,

А то, мол, тяжко одному…

И знай, поэт, ты нынче вроде

Как тот солдат, что от полка

Отстал случайно на походе.

И сушит рот ему тоска.

Бредет обочиной дороги.

Туда ли, нет — не знает сам,

И счет в отчаянной тревоге

Ведет потерянным часам.

Один в пути — какой он житель!

Догнать, явиться: виноват,

Отстал, взыщите, накажите…

А как наказан, так — солдат!

Так свой опять — и дело свято.

Хоть потерпел, зато учен.

А что еще там ждет солдата,

То все на свете нипочем…

…Изведав горькую тревогу,

В беде уверившись вполне,

Я в эту бросился дорогу,

Я знал, она поможет мне.

Иль не меня четыре года,