Стихотворения. Поэмы - [68]

Бронебойки, пушки, танки.

Ты, брат, — это батальон.

Полк. Дивизия. А хочешь —

Фронт. Россия! Наконец,

Я, скажу тебе короче

И понятней: ты — боец.

Ты в строю, прошу усвоить,

А быть может, год назад

Ты бы здесь изведал, воин,

То, что наш изведал брат.

Ноги б с горя не носили!

Где свои, где чьи края?

Где тот фронт и где Россия?

По какой рубеж своя?

И однажды ночью поздно,

От деревни в стороне

Укрывался б ты в колхозной,

Например, сенной копне…

Тут, озноб вдувая в души,

Долгой выгнувшись дугой,

Смертный свист скатился в уши,

Ближе, ниже, суше, глуше —

И разрыв!

За ним другой…

— Ну, накрыл. Не даст дослушать

Человека.

— Он такой…

И за каждым тем разрывом

На примолкнувших ребят

Рваный лист, кружась лениво,

Ветки сбитые летят.

Тянет всех, зовет куда-то,

Уходи, беда вот-вот…

Только Теркин:

— Брось, ребята,

Говорю — не попадет.

Сам сидит как будто в кресле,

Всех страхует от огня.

— Ну, а если?..

— А уж если…

Получи тогда с меня.

Слушай лучше. Я серьезно

Рассуждаю о войне.

Вот лежишь ты в той бесхозной,

В поле брошенной копне.

Немец где? До ближней хаты

Полверсты — ни дать ни взять,

И приходят два солдата

В поле сена навязать.

Из копнушки вяжут сено,

Той, где ты нашел приют,

Уминают под колено

И поют. И что ж поют!

Хлопцы, верьте мне, не верьте,

Только врать не стал бы я,

А поют худые черти,

Сам слыхал: «Москва моя».

Тут состроил Теркин рожу

И привстал, держась за пень,

И запел весьма похоже,

Как бы немец мог запеть.

До того тянул он криво,

И смотрел при этом он

Так чванливо, так тоскливо,

Так чудно, — печенки вон!

— Вот и смех тебе. Однако

Услыхал бы ты тогда

Эту песню, — ты б заплакал

От печали и стыда.

И смеешься ты сегодня,

Потому что, знай, боец:

Этой песни прошлогодней

Нынче немец не певец.

— Не певец-то — это верно,

Это ясно, час не тот…

— А деревню-то, примерно,

Вот берем — не отдает.

И с тоскою бесконечной,

Что, быть может, год берег,

Кто-то так чистосердечно,

Глубоко, как мех кузнечный,

Вдруг вздохнул:

— Ого, сынок!

Подивился Теркин вздоху,

Посмотрел, — ну, ну! — сказал, —

И такой ребячий хохот

Всех опять в работу взял.

— Ах ты, Теркин. Ну и малый.

И в кого ты удался,

Только мать, наверно, знала…

— Я от тетки родился.

— Теркин — теткин, елки-палки,

Сыпь еще назло врагу.

— Не могу. Таланта жалко.

До бомбежки берегу.

Получай тогда на выбор,

Что имею про запас.

— И за то тебе спасибо.

— На здоровье. В добрый час.

Заключить теперь нельзя ли,

Что, мол, горе не беда,

Что ребята встали, взяли

Деревушку без труда?

Что с удачей постоянной

Теркин подвиг совершил:

Русской ложкой деревянной

Восемь фрицев уложил!

Нет, товарищ, скажем прямо:

Был он долог до тоски,

Летний бой за этот самый

Населенный пункт Борки.

Много дней прошло суровых,

Горьких, списанных в расход.

— Но позвольте, — скажут снова, —

Так о чем тут речь идет?.

Речь идет о том болоте,

Где война стелила путь,

Где вода была пехоте

По колено, грязь — по грудь;

Где в трясине, в ржавой каше,

Безответно — в счет, не в счет —

Шли, ползли, лежали наши

Днем и ночью напролет;

Где подарком из подарков,

Как труды ни велики,

Не Ростов им был, не Харьков,

Населенный пункт Борки.

И в глуши, в бою безвестном,

В сосняке, в кустах сырых

Смертью праведной и честной

Пали многие из них.

Пусть тот бой не упомянут

В списке славы золотой,

День придет — еще повстанут

Люди в памяти живой.

И в одной бессмертной книге

Будут все навек равны —

Кто за город пал великий,

Что один у всей страны;

Кто за гордую твердыню,

Что у Волги у реки,

Кто за тот, забытый ныне,

Населенный пункт Борки.

И Россия — мать родная —

Почесть всем отдаст сполна.

Бой иной, пора иная,

Жизнь одна и смерть одна.

О любви

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то…

Не подарок, так белье

Собрала, быть может,

И что дольше без нее,

То она дороже.

И дороже этот час,

Памятный, особый,

Взгляд последний этих глаз,

Что забудь попробуй.

Обойдись в пути большом,

Глупой славы ради,

Без любви, что видел в нем,

В том прощальном взгляде.

Он у каждого из нас

Самый сокровенный

И бесценный наш запас,

Неприкосновенный.

Он про всякий час, друзья,

Бережно хранится.

И с товарищем нельзя

Этим поделиться,

Потому — он мой, он весь —

Мой, святой и скромный,

У тебя он тоже есть,

Ты подумай, вспомни.

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то…

И приходится сказать,

Что из всех тех женщин,

Как всегда, родную мать

Вспоминают меньше.

И не принято родной

Сетовать напрасно, —

В срок иной, в любви иной

Мать сама была женой

С тем же правом властным.

Да, друзья, любовь жены, —

Кто не знал — проверьте, —

На войне сильней войны

И, быть может, смерти.

Ты ей только не перечь,

Той любви, что вправе

Ободрить, предостеречь,

Осудить, прославить.

Вновь достань листок письма,

Перечти сначала,

Пусть в землянке полутьма,

Ну-ка, где она сама

То письмо писала?

При каком на этот раз

Примостилась свете?

То ли спали в этот час,

То ль мешали дети,

То ль болела голова

Тяжко, не впервые,

Оттого, брат, что дрова

Не горят сырые?..

Впряжена в тот воз одна,

Разве не устанет?

Да зачем тебе жена

Жаловаться станет?

Жены думают, любя,

Что иное слово

Все ж скорей найдет тебя

На войне живого.

Нынче жены все добры,

Беззаветны вдосталь,

Даже те, что до поры

Были ведьмы просто.

Смех — не смех, случалось мне

С женами встречаться,

От которых на войне